Эти радостные мысли посещали ее каждое утро, когда она
просыпалась. Они зарождались в еще спящем мозгу и приносили несколько мгновений
эйфории, но, как только голова стряхивала с себя остатки сна, на Настю
наваливалась тоска.
Уже месяц, как она на пенсии. Да-да, она, привыкшая считать
себя молодой и не особенно опытной девчонкой, оказывается, выслужила двадцать
семь с лишним лет, к которым прибавили половину срока обучения на юридическом
факультете университета, так что получилось без нескольких месяцев тридцать лет
безупречной службы. Но это не самое главное. Главное — в июне 2010 года ей
исполнится пятьдесят, она — полковник милиции, и для того, чтобы продолжать
служить, ей нужно будет писать рапорт с просьбой продлить срок службы. Хорошо,
если рапорт удовлетворят. А если нет? Настя представила себе, какое унижение ей
придется испытать, читая отказную визу на собственном рапорте. Ей официально
заявят: «Вы больше не нужны, вы выработали свой ресурс, и вам теперь нет места
среди нас, уйдите и уступите дорогу молодым».
При одной мысли об этом Насте Каменской делалось дурно. Она
решила не ждать рокового рубежа и уйти раньше, по собственному желанию.
Начальник не уговаривал остаться, да и работа с ним особо сладким медом не
казалась, прежний начальник — молодой Большаков с умными глазами — давно был
переведен с повышением, и на его место пришел обычный средний служака, глубоко
убежденный в том, что курица — не птица, а баба — не человек.
Настя уволилась. Вышла в отставку. Получила пенсионное
удостоверение. И стала радостно предвкушать, как теперь будет много спать,
читать, смотреть телевизор, как будет ухаживать за мужем, варить ему супы и
жарить котлеты, стирать, гладить и убираться в квартире. Однако ничего этого не
случилось.
Выспалась она за три дня. Читать не хотелось. По телевизору
смотреть нечего, одни ток-шоу какого-то кухонного разлива, больше напоминающие
базар-вокзал, да сериалы, которые идут уже так давно, что разобраться в
запутанном сюжете невозможно. Попытки стать добросовестной домохозяйкой
бесславно провалились, потому что Настя, не имея ни опыта, ни навыка, делала
все бестолково, неловко и долго, и Лешка терял терпение, отсылал жену «на диван
отдохнуть» и доделывал все сам. Ему нужно работать, ему нужен компьютер и
тишина, и сидящая дома бездельница-жена ему просто-напросто мешала. Разойтись
по разным углам было непросто, квартира-то однокомнатная, и чтобы не мешать
мужу, Настя забивалась с книжкой в руках на кухню, а Алексей чувствовал себя
неловко из-за того, что она сидит на кухне и скучает. Он старался ее
развеселить, предлагал вместе посмотреть кино, или сходить погулять, или
съездить в гости к Настиным родителям или ее брату, и Настя понимала, что он
готов жертвовать работой, только бы ей было хорошо. И от этого делалось еще
тоскливее и горше. Она никому не нужна. Она не нужна на Петровке, откуда ее с
облегчением спровадили, освободив полковничью должность для более молодого
офицера, она не нужна дома, потому что мешает Леше работать. Она — старая и ни
на что не годная уработавшаяся кляча.
Настя слонялась по квартире, глотая слезы, все валилось из
рук, книги не радовали, безделье угнетало, но в то же время и делать ничего не
хотелось, настроение все время было плохим. Опомнилась она только тогда, когда
вдруг поняла, что муж стал больше времени проводить в Жуковском, где находился
его институт, и все чаще оставался ночевать у живущих там же родителей. Она
поняла, что ничего не хочет, кроме той работы, которую делала четверть века и
которую так сильно любила. Да она и не умеет ничего другого.
И она позвонила Владиславу Стасову, главе частного
детективного агентства, специализирующегося, как выражался сам Стасов, на
помощи в обеспечении судебных процессов. Помощь эта выражалась в том, что по
заданиям адвокатов, ведущих как уголовные, так и гражданские дела, люди Стасова
выискивали свидетелей и доказательства, которые могли бы коренным образом
изменить, казалось бы, очевидное и заранее прогнозируемое решение суда или хотя
бы заронить сомнение в аргументах противной стороны.
Стасов ужасно обрадовался ее звонку.
— Долго ты телилась, — весело загрохотал он в
трубку, — я тебя уже месяц жду. Как ты рапорт написала на увольнение, так
и начал ждать. Дождался, стало быть?
— Дождался, — вздохнула Настя. — Возьмешь
меня к себе?
— А то! Ты еще спрашиваешь! Я тебе самый лучший насест
в своем курятнике выделю, рядом с твоим любимчиком Мишкой Доценко. Будешь с ним
ворковать в свободное от работы время.
Михаил Доценко когда-то работал с Настей в одном отделе, и
работал хорошо, был одним из лучших оперов, но когда женился и обзавелся
ребенком, ему пришлось снять погоны — надо было думать о том, как содержать
семью. Теперь он уже несколько лет работал у Стасова и был совершенно доволен
жизнью.
— Владик, а ты уверен, что я справлюсь? —
осторожно спросила Настя. — Я ведь все больше по убийствам работала, а у
вас там другой профиль. Знаешь, я чего боюсь? Ты сейчас меня возьмешь, и очень
скоро выяснится, что я ни на что не гожусь, а выгнать меня ты по старой дружбе
не сможешь и будешь молча терпеть.
— Не боись, старуха, — оптимистично заявил
Стасов, — у нас работа хоть и скучноватая, зато на девяносто пять
процентов завязана на информацию, а ведь работа с информацией — это твой конек.
И чтобы примирить тебя с горькой действительностью, скажу честно, что доходы у
нас весьма и весьма пристойные, так что с голоду не помрешь. Давай, бери ноги в
руки и приезжай, напишешь заявление, отнесем кадровичке, покажу тебе твой стол,
и приступай хоть завтра, хоть сегодня вечером.
Вид конторы Стасова сильно смутил Настю. За долгие годы
работы на Петровке она привыкла к огромному зданию в самом центре Москвы,
высоким потолкам, широким лестницам, она привыкла к ощущению могущества,
которое давало и само здание, и принадлежность к системе, которая стояла у
Насти за спиной. Детективное же агентство Владислава Стасова располагалось в
нескольких комнатушках — двух объединенных квартирах на первом этаже обычной
многоэтажки где-то в Перово. Да, все было отремонтировано по евростандарту, и
офисная мебель куплена явно не в самом дешевом магазине, но все равно это был
жилой дом, и окна выходили во двор, по которому носились мальчишки и неспешно
прогуливались мамочки с малышами в колясках, и все было обычно, как-то
по-домашнему и от этого казалось несерьезным, ненастоящим, игрушечным. На Настю
навалилась вторая волна тоски и подавленности. Теперь она годится только для
такой скучной, ненастоящей работы, и сама она отныне — никто, и звать ее никак,
потому что нет в руках волшебного удостоверения и той силы, которая стоит за
спиной.
Но она все равно приступила к работе и старалась изо всех
сил, чтобы Владик Стасов не пожалел о том, что взял ее.
— Вообще-то это не наша специализация, —
недовольно произнес Владислав Стасов, выслушав дело, с которым пришел к нему
этот вальяжный, хорошо одетый господин с красивой сединой. — Я вас принял
только потому, что вас рекомендовал…
