— Да? — оживился Алексей. — Тогда я, пожалуй,
разденусь и пройду в пищеблок, а ты будешь меня обслуживать в этом феерическом
наряде. И кстати, может ты наконец подойдешь и поцелуешь мужа после долгой
разлуки?
Он протянул руки, и Настя крепко прижалась к нему. Как
хорошо, что он приехал!
Булочки оказались невероятно вкусными, и даже растворимый
кофе не показался Насте таким противным, как раньше.
— Слушай, я уже начинаю любить и уважать твою
Тамару, — говорил Чистяков с набитым ртом. — Она не только хороший
парикмахер и талантливая портниха, она еще и превосходный кулинар. Какие у нее
еще есть достоинства?
— Она умная. У нее хорошее чувство юмора. И еще она
достаточно жесткая, чтобы противостоять Бегорскому и не идти у него на поводу.
— Да ну? — вздернул брови Алексей. —
Действительно, кладезь положительных черт. Противостоять твоему Бегорскому
непросто.
— Он не мой, — запротестовала Настя.
— Неважно. Он меня совершенно изнасиловал перед
отъездом. Я имел глупость позвонить ему, он ведь оставлял мне свой телефон,
когда диктовал, какие вещи тебе передать. Позвонил и спросил, как лучше
добираться до вашего Томилина, поездом или еще как. Он как узнал, что я
собираюсь к тебе, так решил, что немедленно должен взять процесс моей отправки
в свои руки, и начал мне подробно описывать, как одеться, что взять с собой, в
какой вагон покупать билет, в общем, все мозги мне вынес. Если твоя Тамара и в
самом деле такая чудесная, то на кой черт ей сдался этот зануда?
Настя пожала плечами.
— Любовь, наверное. И вообще, насколько я поняла, они
знакомы с детства, лет не то с тринадцати, не то с пятнадцати, как мы с тобой.
Наверное, она к нему привыкла и не раздражается от его причуд.
— Ну да, — кивнул Леша, — это можно понять, я
же к тебе привык — и ничего, живу, хотя ни один другой мужик тебя не вынес бы и
трех дней.
— Это еще неизвестно, кто к кому привык, —
обиделась Настя. — У тебя тоже тараканов полно. Ладно, давай строить
планы.
— Давай, — с готовностью согласился он. —
Значит, сейчас я принимаю душ и переодеваюсь, потом ты мне длинно и подробно
рассказываешь, какие такие страшные преступления ты здесь раскрыла, а я в это
время, как арабский шейх, валяюсь на диване и доедаю булочки. Потом мы идем
гулять, ты показываешь мне усадьбу и знакомишь меня со своей собачонкой. Потом
мы идем куда-нибудь обедать. А потом лично я ложусь спать, потому что с моим
ростом на вагонных полках не больно-то выспишься.
— А я?
— А ты будешь охранять мой сон. Можешь что-нибудь
почитать, — милостиво разрешил Чистяков. — Когда я высплюсь, мы берем
машину и едем смотреть город, ты мне показываешь все места, связанные с твоим
расследованием, и мы опять гуляем, и пьем кофе где-нибудь в маленькой кафешке,
и едим пирожные. Потом ужинаем и садимся перед телевизором. И до пяти утра
смотрим Олимпиаду. Да, нужно будет не забыть купить какой-нибудь еды на ночь,
орешков там, конфеток, печеньица, чтобы можно было грызть на нервной почве. Как
тебе мой план?
— Супер! — восхитилась Настя. — Только ты не
учел одну маленькую деталь: я встала в седьмом часу и вряд ли выдержу
телевизионный просмотр до пяти утра.
Чистяков сделал невинное лицо.
— И что ты предлагаешь? Не смотреть Олимпиаду? На это я
пойти не могу, и не проси.
— Я предлагаю, чтобы ты разрешил мне днем поспать
вместе с тобой.
— Ах вон чего, — протянул он. — Ну, это ты,
мать, хватила. Спать она собралась! А кто будет сидеть рядом и охранять меня?
— А мы Подружку приведем, она будет нас охранять. Ляжет
на пол у кровати и будет охранять.
— А она сумеет?
— Сумеет, — заверила его Настя со смехом, —
она большая и умная.
— Тогда ладно, — согласился он. — Разрешаю
тебе спать. А теперь выдай мне полотенце, я пошел мыться.
Пока Чистяков принимал душ, Настя переоделась и разложила на
столе свои записи, готовясь к подробному рассказу о том, как провела время в
Томилине. Она все-все расскажет Лешке, даже про то, как ей не понравился
Вторушин с его повествованием о бабушкиных стертых бедрах, и про то, как
встречалась со Старковым, признавшимся ей в былой влюбленности, и про то, как
давилась овсянкой и покупала в магазине «неправильную и вредную» еду. И даже
про розовый с зеленым торшер с изысканным именем Харлампий Аколуфьевич. Как
хорошо, что у нее есть такой Лешка, который любит и умеет слушать и которому
можно все рассказать, потому что он самый умный и самый добрый, он все поймет и
во всем разберется.
* * *
Подружка отнеслась к Чистякову настороженно, она никак не
могла понять, что это за дядька, а вдруг это ветеринар, который сейчас достанет
большой шприц и начнет делать больно? Но когда они втроем вышли из зверинца и
отправились привычным маршрутом вниз к реке, собака успокоилась и занялась
своими делами, попутно обнюхиваясь с другими собаками, которых выгуливали
волонтеры.
— Как у вас тут много собачников, — заметил
Алексей.
— Это добровольцы, они только гуляют с собаками из
зверинца, — объяснила Настя.
— А почему ты выбрала именно эту собаку? — спросил
он. — Выбрала бы вон ту, смотри, какая симпатяга. И явно молодая,
здоровая.
Он показал на бело-рыжую некрупную дворняжку, которую вела
на поводке женщина лет тридцати. Дворняжка весело подпрыгивала и живо
интересовалась всем происходящим.
— Потому и выбрала, что Подружка старая и больная.
Молодых и здоровых все любят, а вот старые и больные никому не нужны.
Леша искоса посмотрел на нее, потом обнял за плечи и прижал
к себе.
— Я тебя очень люблю, — едва слышно шепнул он.
День шел по плану, они погуляли, пообедали, поспали, уложив
Подружку на пол рядом с кроватью, съездили в город, где Настя показала мужу
здание горотдела внутренних дел, концертный зал и проходной двор, где убили
Корягину, а также дом, где она жила, потом они выпили кофе и съели по куску
торта, потом поехали в район новостроек, где жила и была убита Аида Борисовна
Павлова. И даже съездили на кладбище, и Настя показала Алексею две могилы —
Павловой и Алисы Ярцевой. Ужинать отправились в ресторан при гостинице «Заря»,
в баре которой Настя встретила Полосухина и его сообщника Аркадия
Вольдемаровича.
Ей казалось, что до пяти утра она не выдержит, но оказалось,
что болеть «за наших» — дело азартное и увлекательное, и она даже не заметила,
как прошло время. Надо же, а ведь она никогда прежде не интересовалась спортом…
Неужели действительно на пороге пятидесятилетия ей начинают открываться новые
стороны жизни, о существовании которых она даже не подозревала? Неужели после
пятидесяти лет не продолжается кое-как прежняя жизнь, а начинается другая,
совсем новая?
Засыпая, она с сожалением подумала о том, что сегодня не
увидела снегиря. А ей так хотелось показать его Чистякову!
