Получив в ответ обнадеживающий жест Дарьи, Горяин дал шпоры коню и с глухим топотом помчался дальше через лесную чащу. За ним следом проскакали еще около десятка гридней во главе с Юрием Глебовичем.
Когда русичи вылетели из леса на равнину, удирающие татары были уже далеко. Княжеские гридни опустили луки, достать стрелой врагов с такого расстояния было маловероятно.
– Чего встали, за мной! – рявкнул на дружинников князь, бросая своего разгоряченного жеребца в галоп.
На другом конце равнины темнели лесные дебри, заслоняя горизонт. Юрий Глебович понимал: если татары затеряются в этом дальнем лесу, настичь их будет уже невозможно.
Гридни мчались, яростно нахлестывая коней. Горяин и князь летели далеко впереди, словно состязаясь в быстроте своих скакунов.
Дальний лес постепенно надвигался, вырастая на глазах, уходя по крутым склонам холмов почти к самым бледно-голубым небесам. Всадники в мохнатых шапках уже достигли кромки леса и один за другим исчезали в его тенистом сумраке. Еще немного, и весь татарский отряд скроется за деревьями. Один из татар заметно отстал от своих, ему доставляла хлопот плененная девица, которая норовила спрыгнуть с лошади. Это была княгиня Серафима.
– Стреляйте! – кричал Юрий Глебович своим гридням. – Стреляйте же!
Трое из его дружинников подняли луки, но их стрелы воткнулись в землю с небольшим недолетом. Уставшие кони русичей уже не могли скакать быстрее. Степняки явно ускользали от погони…
Но вот лук поднял Горяин. Пущенная им стрела, оперенная совиными перьями, прочертив в воздухе длинную дугу, поразила приотставшего татарина прямо в затылок. Степняк мгновенно испустил дух, свалившись с седла вместе с пленницей, которую он цепко держал одной рукой.
Когда Юрий Глебович, подбежав к жене, заключил ее в объятия, Серафима спросила у него:
– Кто это такой меткий? Я уже не чаяла спастись из плена!
– Вон, твой спаситель, милая. – Князь кивнул на Горяина, гарцевавшего неподалеку на рыжем взмыленном скакуне.
– Ты должен наградить его, свет мой, – сказала Серафима. – Этот гридень хочет посвататься к Дарье, моей наперснице. Помоги ему в этом. Ты же знаешь, как спесив и неуступчив отец Дарьи.
– Не сомневайся, краса моя, – промолвил Юрий Глебович, нежно целуя руки супруге. – Я сам буду сватом у Горяина. Уж мне-то боярин Воимысл отказать не посмеет.
Глава восьмая
ПЕРВЫЙ СНЕГ
Выйдя из дому спозаранку, Ольга увидела, что кругом белым-бело от выпавшего за ночь пушистого снега. Пришлось Ольге набросить на плечи овчинную шубейку, а на ноги вместо чебот из тонкой кожи пришлось надеть толстые войлочные опорки, что-то вроде коротких валенок. Мать отправила Ольгу к колодцу за водой.
Укрытые снегом крестьянские избы казались еще более маленькими и приземистыми.
Возле колодца оказалось довольно многолюдно. Здесь уже набирали воду в деревянные ведра несколько женщин, успевая попутно обмениваться последними новостями. Ольгу женщины пропустили вне очереди, выражая тем самым благодарность за то, что ее мать и брат избавили всех кузищинских недоимщиков от долгового бремени.
Кто-то осведомился у Ольги, что слышно от Горяина, когда он собирается вернуться в родную деревню и собирается ли вообще.
Ольга откровенно ответила, что ей о брате ничего не известно. Мол, Горяин обещал матери погостить в боярском тереме деньков семь-восемь и домой возвратиться, но на дворе уже ноябрь, а от брата ни слуху ни духу. Соседки сочувственно вздыхали, но едва Ольга отошла от колодца с полными ведрами, как одна из них негромко обронила:
– Похоже, Горяин распробовал безбедную жизнь. Теперь его из боярских-то хором в полутемную мужицкую избенку и калачом не заманишь!
Ольга хоть и удалилась довольно далеко, однако все же услышала эту реплику. На душе у нее вмиг стало пусто и тоскливо. Ей казалось, что Горяин предал мать и ее, соблазнился богатством отцовским и забыл про обещание, данное матери.
Погруженная в невеселые мысли, Ольга шла обратно к своему дому, ступая в свой старый след. Она не глядела по сторонам, поэтому не сразу заметила деревенских парней Кирюху и Митяя, которые вышли из бокового переулка в заячьих шапках и в полушубках нараспашку.
– Утро доброе, красавица! – окликнул Ольгу Митяй.
– Что от Горяина слыхать? – спросил конопатый Кирюха.
Ольга поставила ведра с водой на снег и поприветствовала двух приятелей. Ей очень не хотелось заводить разговор о брате.
– Ничего не слыхать, – сухо ответила Ольга.
– А гридень боярский чего же вдруг сгинул, а? – вновь спросил Кирюха, хитро переглянувшись с Митяем. – Потискал девицу-красавицу да и пропал! Как это на боярича похоже. Наверно, этот ушлый гридень где-то в другом месте теперь девок обнимает. Как думаешь, Митяй?
Кирюха слегка подтолкнул дружка плечом, не спуская с Ольги насмешливого взгляда.
– Знамо дело, обнимает! – с готовностью подтвердил Митяй с глупой ухмылкой на устах. – Я едва на этого гридня глянул, сразу в нем бабника распознал! Думаю, немало девок деревенских со временем принесут от него домой дитятей в подоле.
– То-то и оно! – со значением воскликнул Кирюха, придав своему круглому лицу со вздернутым носом некое подобие глубокомыслия. – Жаль мне иных девиц сельских, которые, подкупаясь богатой одежкой какого-нибудь проезжего молодца, не задумываясь, готовы раскрыть ему свои объятия. Этим недотепам поглядеть бы вокруг себя и увидеть бы таких же сельских парней, которые ничем не хуже бояричей, а в чем-то даже и лучше, поскольку их домогательства чаще завершаются свадебкой и семейной жизнью. Боярич же лишь подразнит дуреху деревенскую и оставит ни с чем.
– Верные слова, друже! – закивал головой Митяй.
– Твои намеки мне понятны, Кирьян, – сдвинув брови, проговорила Ольга. – Пора мне. Дай пройти!
Кирюха посторонился.
Ольга перебросила на спину длинную косу, подхватила ведра с водой и двинулась дальше по улице.
– Зря ты от нас нос воротишь, глупая! – бросил Кирюха вслед Ольге. – Мы хоть и не в парче, зато девиц не дразним и не обманываем, как некоторые.
– Приходи вечерком на посиделки, – крикнул Ольге Митяй. – Сегодня будем костер жечь и через пламя прыгать. Придешь?
Ольга ничего не ответила и не обернулась. Обида грызла ее так сильно, что хотелось разрыдаться.
Добравшись до своего двора, Ольга поставила ведра с водой под навес, а сама прислонилась к тыну, чтобы успокоиться и отдышаться. Она хотела проплакаться в одиночестве, чтобы не расстраивать мать, которая и так уже осунулась от беспокойства по сыну. Однако слезы так и не пролились из Ольгиных глаз. Привыкшая справляться с любыми душевными расстройствами, Ольга редко давала волю слезам, и то это было в более юном возрасте.
