— Не знаю, — сказал Саша, — мне пока ничего не говорили.
— Это ведь у тебя к «Абрамсу» три лишних файла?
— У меня.
— Значит, точно тебя пошлют. Ты меня дождись, если я выйду, ладно?
— Ладно.
Саша повесил трубку и пошёл на своё рабочее место. Рядом, за резервным компьютером, сидел командировочный из Пензы и сосредоточено бил из лазера по эргонской ракетной установке, которая уже почти повернулась в позицию для стрельбы; вокруг, насколько хватало глаз, тянулись безрадостные пески «Старглайдера».
— Как там у вас? — вежливо спросил Саша.
— Плохо, — отвечал командировочный, с гримасой стуча по клавише, — очень плохо. Если вон та штука…
И вдруг всё скрылось в ослепительном огненном смерче; Саша отшатнулся и закрыл лицо ладонями — он сделал это совершенно инстинктивно, а когда сообразил, что с ним самим ничего случиться не может, и открыл глаза, командировочного рядом уже не было, а на полу возле стула тлела пола пиджака.
Из-за шкафа выскочил Борис Григорьевич, швырнул меч на пол, и, подтянув полы длинного плаща, который он перед схваткой надевал поверх панциря, принялся затаптывать испускающий вонючий дым кусок ткани. Рогатый шлем Бориса Григорьевича изображал мрачное японское божество, и выбитый на металле оскал в сочетании с хлопотливыми и какими-то бабьими движениями большого нежного тела был довольно-таки страшен. Ликвидировав зародыш пожара, Борис Григорьевич снял шлем, вытер мокрую лысину и вопросительно поглядел на Сашу.
— Всё, — сказал Саша, и кивнул на экран, на котором мигала досовская галочка.
— Вижу, что всё. Ты мне его вызови снова, а то у нас ещё акт не подписан.
У Бориса Григорьевича зазвонил телефон, и он, недоговорив, кинулся за шкафы.
Саша пересел за соседний компьютер, вышел на драйв «а», из которого торчала поганая болгарская дискета гостя, и вызвал игру. Дисковод тихо зажужжал, и через несколько секунд в кресле снова появился мужик из Пензы.
— Когда на вас ракеты летят, — сказал Саша, — вы на высоту лучше уходите. Из лазера больше одной не собьёшь, а эта штука пачками бьёт.
— Ты не учи, не учи, — огрызнулся тот, припадая к клавиатуре, — не первый год в дальнем космосе.
— Тогда автоэкзэк себе сделайте, — сказал Саша, — а то вас каждый раз вызывать особо времени ни у кого нет.
Гость не отзывался — на него шли сразу два шагающих танка, и ему было не до болтовни.
Вдруг из кабинета начальника послышались грохот и крики.
— Лапин! — взревел за шкафом Борис Григорьевич. — Ко мне срочно!
Когда Саша вбежал, Борис Григорьевич стоял на столе и отбивался мечом от крохотного китайца с детским лицом, со скоростью швейной машинки тыкавшего в него пикой. Саша всё сразу понял, кинулся к клавиатуре и с размаху ткнул пальцем в клавишу «Escape». Китаец замер.
— Ух, — сказал Борис Григорьевич, — ну и дела. Пятого дана вызвал — по инерции нажал, думал, она тип монитора запрашивает. Ну ничего, сейчас разберёмся с ним… Или нет, потом разберёмся. Ты вот что. Сейчас сбрось на дискету расширение к «Абрамсу» и поезжай в Госплан. Бориса Емельяновича знаешь?
— Я ж ему «Абрамса» и ставил, — ответил Саша, — завотделом на шестом этаже.
— Ну, знаешь, так и отлично. Заодно и договора подпишешь — бери прямо с папкой. Ещё он тебе дискету…
Из-за шкафов полыхнуло ослепительным огнём, несколько раз грохнуло, и сразу же завоняло палёным мясом.
— Что такое?
— Да опять этот, из Пензы. Похоже, на пирамидальную мину попал.
— Ладно, завтра утром вызовем, а то второй час вонь и грохот. Езжай. Он тебе дискету даст с «Арканоидом». Ну и ты сам погляди, что у них там нового, понимаешь?
Саша повернулся было к двери, но Борис Григорьевич удержал его за рукав.
— Подожди, — сказал он, надевая шлем, — ты мне ещё нужен. Когда я «кия» крикну, нажми клавишу.
— Какую?
— А без разницы.
Он зашёл за спину замершему в выпаде китайцу, встал в низкую стойку и примерился мечом к его шее.
— Готов?
— Готов, — отворачиваясь, ответил Саша.
— Кия!!!
Саша ткнул в клавиатуру; раздался резкий свист, что-то хрустнуло, стукнулось об пол и покатилось, а следом упало что-то тяжёлое и мягкое.
— Теперь иди, — хрипло сказал Борис Григорьевич, — и не задерживайся, работы много.
— Я в столовую хотел пойти, — стараясь глядеть в сторону, сказал Саша.
— Поезжай лучше сразу. Там и пообедаешь.
Саша вышел из-за шкафов, подошёл к своему рабочему месту, ногой отшвырнул оплавленные очки гостя под батарею, сел за свой компьютер и сбросил на дискету всё, что было нужно. Потом, положив дискету в сумку, встал и неторопливо пошёл по усеянному обломками каменных плит коридору, привычно перепрыгнул через ловушку, повис на руках, спрыгнул на нижний ярус, поднял с пола узкий разрисованный кувшин и припал к его горлышку, думая о том, что до сих пор не знает ни того, кто расставляет в эти кувшины в укромных местах подземелья, ни куда исчезает кувшин, когда он выпивает содержимое.
Дорога на четвёртый уровень была знакома до мелочей, и Саша шёл, прыгал, подлезал и подтягивался совершенно механически, думая о всякой ерунде. Сначала ему вспомнился замначальника второго подотдела малой древесины Кудасов, давно уже дошедший в игре «Троаткаттер» до восьмого уровня, но так и не сумевший перепрыгнуть через какую-то зелёную тумбочку, — из-за этого он, как говорили, и оставался вечным замом у нескольких ракетами пролетевших на повышение начальников, у которых это получилось если и не совсем сразу, то, во всяком случае, без особых усилий. Потом Саша стал думать о непонятных словах Итакина, сказанных в одну из прошлых встреч, — что вроде какие-то ребята давно раскололи его игру; непонятно было, что Итакин имел в виду, потому что игра была колотой уже тогда, когда Саша ставил её себе на винт. Потом впереди медленно поднялась вверх дверь четвёртого уровня, и Саша шагнул в оказавшийся за ней вагон метрополитена.
Level 4
«А куда, собственно, я иду? — думал он, глядя в чёрное зеркало вагонной двери и поправляя на голове тюрбан. — До седьмого уровня я уже доходил, — ну, может, не совсем доходил, но видел, что там. Всё то же самое, только стражники толще. Ну, на восьмой выйду. Так это ж сколько времени займёт… Правда, принцесса…»
Последний раз Саша видел принцессу два дня назад, между третьим и четвёртым уровнем. Коридор на экране исчез, и появилась застланная коврами комната с высоким сводчатым потолком. И тут же заиграла музыка — жалующаяся и заунывная, но только сначала и только для того, чтобы особенно прекрасной показалась одна нота в самом конце.
