– Как это? – обернулась к ней Софья. – Разве мы не в Москве жили?
– А ты не помнишь, как мы сюда приезжали? Тебе уж пять было…
– Я помню, что мы куда-то ездили, долго ехали, а потом Юрка родился, а потом мы еще ехали, только уже зимой… И вокруг людей много-много…
– Вот это и был Переяславль!
Почему-то детское воспоминание о хорошей жизни вдруг успокоило всех. Евдокия принялась рассказывать смешные случаи из долгого путешествия, глаза детей повеселели, мальчишки даже рассмеялись. Но это было так недолго…
Когда ордынцы ушли, жители смогли вернуться к сгоревшим пристаням, с трудом высадились на берег. На Евдокию поглядывали косо, мол, где же князь, почему не защитил? То тут, то там даже пошли разговоры, что князь убит. А как же иначе, если его семья вон тоже в ладье пряталась!
Княгиня гнала от себя такие слухи – пусть их, не знают, что говорят! Она старалась держаться как можно уверенней, даже веселей, потому что с ней дети, им нельзя слышать, что отца могли убить, нельзя думать о страшном. Только кто поможет? К князю Дмитрию Ольгердовичу обращаться не хотелось, но снова нужны возок и лошади. Даже если она со слугами пойдет пешей, то дети должны ехать, их надо кормить. Теперь уже холопы ничем не могли помочь…
Евдокия стояла на берегу, наблюдая за суетившимися людьми, и раздумывала, где взять деньги, чтобы раздобыть возок с лошадью. Из ценного у нее оставался только нательный крест. Это страшно – снимать нательный крест в такую годину, но погубить свое семя, заморить этих малюток – еще страшнее! И княгиня полезла за пазуху за крестом. Вытащив, бережно сняла, поцеловала и вдруг протянула самому бойкому из холопов – тезке младшего сына Андрею:
– Возьми, может, сможешь раздобыть возок с лошадью?
Тот оттолкнул руку хозяйки:
– Что ты, княгиня, господь с тобой! Нельзя так!
Евдокия не сдержалась, крикнула:
– Бери, иначе я сама пойду покупать! Нам ехать надо!
Неизвестно, чем все кончилось бы, но к ним быстрым шагом подходил рослый человек. По тому, что его сопровождали несколько охранников и как к нему обращались встречные, стало понятно – князь. Евдокия выпрямилась, готовая заслонить собой детей.
– Здрава будь, княгиня с детками. Только узнал, что ты здесь. Позволь пригласить ко мне. Хотя выгорело все, но для тебя место найдем.
У Евдокии мелькнула мысль, что догадывается, что это может быть за место! Только что она могла сделать? Бежать? Не успеет – догонят, схватят. Кричать и звать на помощь? Но люди только что дурно говорили о ее собственном муже, вряд ли бросятся спасать. Да и не до нее всем.
И снова с Евдокией вышагивала ватага: на руках Андрейка, за руку держалась Маша, следом Софья несла Ваню, и Василий вел Юру. А за ними слуги, готовые за свою хозяйку на все, но ничего не могущие. Вдруг Евдокия вспомнила, что крест так и не надела. Боясь обронить, попыталась выпустить руку Маши, но та, почувствовав угрозу, взвыла благим матом на весь берег! Князь обернулся:
– Что?
Евдокия схватила руку дочки как можно крепче, зашептала:
– Молчи, не плачь! – И громко ответила: – Ничего, оступилась просто.
Когда добрались до княжеского шатра, Дмитрий Ольгердович первой предложил войти княгине. Та на мгновение запнулась, но потом все же шагнула внутрь. Ничего страшного там не было, напротив, в углах даже лавки, накиданы подушки, чтоб сидеть или лежать. Молодцы дружинники, постарались, не успели ордынцы схлынуть, как для князя готов шатер.
На одной из лавок сидела женщина, видно, жена князя Димитрия. Сам князь, войдя следом за Евдокией и детьми, плотно запахнул вход и вдруг… низко поклонился ей:
– Прости нас, княгиня, за сына нашего Остея! Узнали мы, сколько он беды твоей семье принес.
Евдокия хотела сказать: «Отец за сына не в ответе», но подумала, что как раз в ответе, и сухо произнесла:
– Бог простит!
– Он дорогую цену за свою глупость заплатил…
Немного позже, когда детей накормили, напоили и спать уложили, Евдокия все же рассказала о бесчинствах, творившихся в Москве, а пришедший купецкий сын Терентий рассказал о последних днях князя Остея и остальных. Дмитрий Ольгердович сокрушенно качал головой:
– Звали-то заместо князя Дмитрия Ивановича, пока тот в походе будет, чтоб Москва сиротой не стояла. Мы думали, что все остальные князья и бояре вместе с Дмитрием Ивановичем ушли… Кто ж такое-то ждал? Чем его бояре сманили, что себя князем московским почувствовал?!
На следующее утро два хороших возка и две телеги в сопровождении надежной охраны увозили княгиню Евдокию с детьми в Кострому. А впереди как ветер мчался всадник, неся весть князю-отцу, что едет его семья.
Путь до Костромы долог, но, спасаясь от ордынцев, проехали его быстро. Когда на пригорке показались верха Костромского кремля, Евдокия заплакала. Неужто добрались?
Доехать до самого города не успели. Увидев, как навстречу наметом, прижимаясь лицом к конской шее, мчится всадник, Евдокия прижала руки к груди:
– Дмитрий…
Это был князь, он не стал дожидаться и охраны, опередил ее и с трудом смог осадить своего коня, подняв того на дыбы, возле простого возка с сидящими в нем женой и детьми. Спрыгнув на землю, Дмитрий Иванович упал на колени прямо в возок, без слов обхватил обеими руками всех сразу – Евдокию, Васю, Соню, Машу, маленьких Юрку и Ваню, даже, кажется, Андрейку, которого видел только едва родившимся. Юра заверещал на весь лес:
– Отче!
А по щекам Евдокии катились счастливые крупные слезы. Добралась, сумела сберечь детей, привезти их к отцу. Закончился кошмар одиночества и безвестности, кошмар бегства и погони…
Дети висели на отце гроздьями, только Софья, как старшая, держала на руках спеленатого Андрейку и сидела, только косясь на начавшуюся вакханалию. Весь ее вид говорил: ну что с них взять, маленькие еще! Позже Евдокия рассказывала, как много помогла ей старшая дочь, она была нянькой братьям, присматривала, кормила, укладывала спать, когда у самой матери уже не хватало ни на что сил.
Евдокия не стала мужу рассказывать о надругательствах, какие выслушала, когда уходила из города, о том, что обобрали, о московских грабежах, но князь уже все знал сам. Знал, что убит самовольный московский князь Остей, что с ним погибли те бояре, что его ставили, но главное – снова побит люд московский, погорел город! Все надо начинать снова.
Княгиню удивляло, почему муж не боится нового разорения Тохтамышем, почему ярится не столько на него, сколько на неразумных бояр и москвичей. Как можно не жалеть убитых и ограбленных?
Дмитрий в ответ дернул щекой:
– Хан на Москву и не собирался. Стороной бы прошел, если б не предательство многое. Как думаешь, твои братья в том участвовать не могли?
Евдокия ахнула:
