– Князь… князь…
– Да кончилась битва, не знаем, где князь.
– Я его положил… – а дальше сказать не успел, снова впал в забытье. Но ратники оказались сообразительными, потащили скорее к Владимиру Андреевичу, который стоял с поднятым стягом посреди поля.
– Владимир Андреевич, вот он что-то про князя бает!
Принесли воды, плеснули в лицо Семену, тот снова очнулся, снова стал говорить про Дмитрия Ивановича.
Владимир Андреевич склонился над парнем. Лицо залито кровью, поперек страшный шрам, но губы разлепил:
– Я Дмитрия Ивановича… под поваленной березой… там лежит… Он живой… оглушен сильно…
Десятки воинов метнулись обходить все поваленные березы, а Боброк склонился над Семеном:
– Э, паря, крепко тебя задело… А ну давай-ка я посмотрю…
Через некоторое время раздался радостный вопль:
– Здесь! Нашли!
Владимир бежал навстречу ратникам, спотыкаясь об убитых людей и лошадей, о завалы оружия и просто кочки.
– Митрий! Дмитрий Иванович! Ты жив ли?
Великий князь был жив, только уж очень сильно оглушен, его кольчуга выдержала, не позволила чужому оружию коснуться тела, но и сама вдавилась в него. От искореженных лат Дмитрия освободили с трудом. И сколько же было радости, когда он открыл глаза!
Снова крик над полем:
– Князь Дмитрий Иванович живой! Живой князь!
Семен, чуть очнувшийся от боли, слабо улыбнулся:
– Живой…
Добравшись с помощью ратников до знамени, Дмитрий пригляделся к Семену:
– Это он меня трижды за бой от смерти спас. Кто ты, чей?
– Я с Миколой Васильичем пришел.
Кто-то ответил:
– Микола Вельяминов погиб.
– Микола?! – ахнул Дмитрий.
– Много кто, князь.
– Звать-то тебя как?
– Семен…
– А по отчеству?
– Быковы мы… – непривычно было Семке отчество свое называть, да и не знал он. Деревня Быково, а как дальше? Бог весть, не боярин же, чтобы родовичей до десятого колена помнить.
– Выживешь, поставлю воеводой, Семен Быков. Считай, уже воевода. – Дмитрий обернулся к Боброку: – Не только сам бился знатно, но и людьми распоряжался с умом, я видел.
Дмитрий Михайлович кивнул:
– Коли выживет, поставим. Порубили его сильно.
Но все эти речи Семен уже не слышал, снова впал в забытье. Последней мыслью была радость, что князя нашли, и живым….
А Дмитрий Михайлович пересказывал великому князю то, чего он не мог видеть во время боя, и то, как удирали ордынцы.
– Думали, и не догоним! Бит Мамайка, Дмитрий, ох как бит! Надолго потеряет желание к нам соваться!
– А где Ягайло?
Владимир Андреевич усмехнулся:
– Сторожа донесла, что снялся с места.
– Куда?
– Да домой же, обратно в Литву! А Олег стоит, где стоял. Сдержал слово свое.
– Дмитрий Михайлович, вели ордынцев отдельно складывать, а русских отдельно. И пусть всю ночь с факелами ходят, к каждому прислушиваются, приглядываются. Такая сеча была, что под трупами может быть много раненых. Отсюда не пойдем, пока всех либо не увезем, либо не похороним. – Великий князь чувствовал, что рано обрадовался, искореженные латы все же отдавили что-то внутри. Опустился на быстро подложенное кем-то из слуг седло, поднял голову, чувствуя, что должен напомнить еще одно: – Надо отправить гонца в Москву, чтоб ведали, что наша взяла.
– Давно посланы, Дмитрий! Сразу как погнали Мамайку, так и отправили троих с запасными конями.
Князь кивнул и, уже почти проваливаясь не то в беспамятство, не то просто в сон, заплетающимся языком добавил:
– И за Мамайкой хорошо смотреть, чтоб не вернулся и не напал снова.
Владимир Андреевич с удовольствием расхохотался:
– Митя, да его наши до самой Красивой Мечи погнали! Где уж тут вернуться!
– Это хорошо… хорошо…
Всю ночь выжившие ходили по полю с факелами, переворачивая трупы, разыскивая тех, кого еще можно было спасти. Павших было решено сносить в сторону завтра, пока важнее разыскать живых. Таких набралось много. Перевязывали раны, останавливали кровь, спешно рядили подводы, чтобы везти домой. Дома и стены помогают, а потому первый обоз отправился уже поутру. Конечно, забрать всех погибших, чтобы похоронить дома, невозможно, потому пришлось многим остаться лежать между Доном и Непрядвой.
Для тех, кого решили увезти, спешно долбили дубовые колоды. Дробный стук множества топоров с раннего утра до позднего вечера раздавался над Доном. Кроме множества дубовых колод дубовая роща, в которой совсем недавно прятался Засадный полк, заметно поредела, потому как на поле решили поставить обетную церковь в память всех, кто сложил свои головы на поле Куликовом.
Целых восемь дней стояли русские полки, а вернее, то, что от них осталось, на Куликовом поле. Пока действительно не подобрали всех лежащих на земле, не ушли. Увезли и раненых, и убитых (хоронить в родной землице), закопали ордынцев (тоже ни к чему оставлять на потеху прожорливым воронам), старательно собрали оружие, и свое и ордынское (пригодится)… Боброк, глядя на старательно прочесанное поле, невесело усмехнулся:
– Гляди, Дмитрий Иванович, точно в дому прибрались.
Тот кивнул:
– Негоже своих воинов в чужой земле оставлять, дома похороним. Небось найдет земля Русская место для героев?
Отслужив первую службу в новом храме, наконец собрались в обратный путь. С грустью смотрели уходящие, прощаясь со своими товарищами, на бранное Куликово поле.
Домой
И вдруг по пути домой известие: рязанцы нападали на обозы с ранеными! У Дмитрия от гнева стало бледным лицо, сжались кулаки, зло прохрипел:
– Уничтожу Олега! Дождался тать нашей слабости?!
– Не гневи бога, князь! Олег со своими как стоял, так и стоит там, где Ягайлу стерег. А что его люди за его спиной делают, про то мог и не знать.
– Вечно у него не все как у людей!..
Олена возилась у печи. Много ли одинокой бабе надо? Раз в неделю хлеб посадить да горшок каши. Одинокая не всякий день и печь топит, чтобы дрова не расходовать. В избе холодно, а от этого даже чуть сыро. Мысли снова вернулись к русским полкам, ушедшим на битву с Мамаем. Как там этот красивый ратник? Выжил ли? В то, что найдет ее, если выжил, не верила.
И вдруг точно почуяла что-то, сердце вдруг остановилось! Прижав руки к груди, выронила на пол горшок с водой, но не заметила, опрометью бросилась вон из избы как была – раздетая, едва не простоволосая. Бежала к дороге, по которой войско шло к Дону. Почему? И сама не знала, сердце гнало ее.
