– Видишь этих красоток, Кочун? – обратился Салджидай к бывшему палачу. – У нас не хватает лошадей, поэтому я не могу взять с собой всех своих невольниц. Этих двух я оставляю здесь. Но нельзя допустить, чтобы такие красавицы достались русам. Позаботься об этом, Кочун, когда насладишься их прелестями. И не задерживайся надолго, русы уже близко!
– О повелитель, с этим делом я управлюсь быстро! – хрипло проговорил Кочун, снимая с себя пояс с саблей. – И часа не пройдет, как я догоню твой отряд. Ты же знаешь, конь у меня резвый!
Едва Салджидай скрылся за дверным пологом, кривоногий Кочун проворно снял с себя кожаные штаны, пропахшие лошадиным потом, потом стянул через голову кольчугу и насквозь промокшую от пота рубаху. Он налил в неглубокий медный таз воды из походной фляги и, постанывая от наслаждения, принялся смывать с себя пот и грязь. Кочун фыркал и пыхтел, как боров, забравшийся в лужу.
Настасья повернула голову, встретившись глазами с побледневшей Лейлой. При этом она крепко стиснула руку персиянки своими пальцами, давая ей понять, что им нужно действовать, и немедленно, если они хотят выжить!
«Справимся ли мы с этим чудовищем?» – молчаливым взглядом спросила Лейла.
«Непременно справимся!» – таким же молчаливым взглядом ответила ей Настасья и кивком головы указала персиянке на саблю и кинжал, брошенные Кочуном на ковре посреди юрты.
Завершив омовение, Кочун наскоро обтерся подвернувшейся под руку тряпкой и, улыбаясь щербатым ртом, заковылял своими кривыми волосатыми ногами к постели, на которой сидели две нарядные, как куклы, юные невольницы.
– Не бойтесь, красавицы, – молвил Кочун, касаясь своими темными грубыми пальцами нежных девичьих щек и длинных кос. – Я не стану вас убивать. Я возьму вас себе. Я увезу вас на Волгу и с выгодой продам купцам. За вас, прелестницы, торговцы отсыплют мне немало серебра!
– А как же приказ твоего господина? – промолвила Настасья, смело взглянув в лицо нукера. – Салджидай не простит тебе твоего ослушания.
– Власть Мамая кончилась, – усмехнулся Кочун. – Ему уже не возвыситься после сегодняшнего поражения. Я больше не намерен служить сынку Мамая, этому трусливому ничтожеству! Я найду себе другого повелителя, более могущественного!
– А ты не глуп, батыр! – улыбнулась Лейла, коснувшись своими белыми точеными пальчиками мускулистого загорелого бедра нукера. – Я восхищаюсь тобой!
– А я благодарна тебе за твое великодушие! – сказала Настасья, поглаживая Кочуна по животу и как бы ненароком касаясь его покрытого густыми черными волосами мужского естества, в котором уже пробудилось желание соития. – Мы обе с радостью отдадимся тебе, храбрец. С кого из нас ты хочешь начать?
– Разденьтесь обе, так мне легче будет выбирать, – сказал Кочун, содрогаясь от переполняющей его похоти. – Вы обе как гурии! От вас не оторвать глаз!
Лейла и Настасья повиновались, но при этом они делали все так неторопливо, кокетливо поглядывая на грубоватого нукера, поводя плечами и улыбаясь ему, словно именно в раздевании обе находили некое особенное удовольствие. Обалдевший Кочун таращился на них, глупо улыбаясь и потирая рукой свою волосатую грудь. В конце концов он выбрал Лейлу, которая выглядела более соблазнительной рядом с исхлестанной плетью Настасьей.
Едва Кочун улегся на ложе и усадил персиянку на себя сверху, как в юрту вбежали два татарских воина. Они накричали на оторопевшего Кочуна, веля ему поскорее одеваться, хватать оружие и мчаться на битву с русами, которые вот-вот ворвутся в татарский стан. Воины удалились, а Кочун, ругаясь сквозь зубы, стал торопливо одеваться.
– Вы тоже одевайтесь! – бросил он двум рабыням. – Нам пора в путь!
Настасья и Лейла исполнили это повеление нукера с удивительной быстротой. Следуя за Кочуном, они вышли из юрты и оказались среди царящего вокруг хаоса. Татарские воины и обозные слуги, подгоняемые окриками и ударами плетей сотников и десятников, поспешно выстраивали из повозок оборонительный круг возле крайних шатров лагеря. Рабыни и служанки-татарки тоже трудились вовсю, снимая с возов тяжелые деревянные щиты-чапары и устанавливая их таким образом, чтобы они закрывали узкие проемы между повозками, образующими защитную стену вокруг стана.
Какой-то низкорослый сотник со злым лицом подскочил к Лейле и Настасье.
– Ну-ка, живо! Хватайте чапар! – заорал он. – Шевелитесь! Живо!..
Подталкиваемые в спину, девушки поспешили к возам с военным снаряжением. В прежние дни к ним никого не подпускали, здесь всегда стояла стража. Теперь же стражи не было, у повозок суетились погонщики, воины, служанки. Одни волокли чапары, другие снимали с возов связки копий и колчаны, полные стрел.
Лейла и Настасья приняли на руки дощатый чапар, который подали им сверху с повозки два воина, и понесли его, ухватив за края с двух сторон. Их обгоняли служанки и конюхи, тоже тащившие чапары. Женщины переносили чапары втроем-вчетвером, мужчины – по двое.
Установив чапар рядом с выстроенными сплошной стеной сотнями других чапаров, Настасья и Лейла не пошли за новым чапаром. Они забрались в одну из повозок, решив воспользоваться этой суматохой для осуществления побега. Спрятавшись за мешками с просом и курагой, девушки наблюдали за всем происходящим в татарском стане.
Они видели, как в лагерь примчался на взмыленном белом коне Мамай в сопровождении отряда всадников. Некогда грозный повелитель Золотой Орды теперь выглядел растерянным, на его узком желтом лице менялись, как в калейдоскопе, все оттенки полнейшего отчаяния и самой неистовой злобы. Мамай орал на своих эмиров и мурз, приказывая им собрать воинов, конных и пеших, чтобы дать бой русичам возле стана.
– Нужно вырвать победу у русов! У нас еще достаточно войск для этого! – вопил Мамай, крутясь на своем скакуне возле своего роскошного шатра. – Где Тулубей и Ахиджук? Я видел, как они помчались сюда. Я кричал им, но они – эти трусливые собаки! – не остановились. Их нужно найти и обезглавить. Немедленно! Где Хаджибей? Где Ахмет? Куда все подевались?!. Где мой сын?..
Услышав, что Салджидай и многие его эмиры бежали, Мамай просто зашелся от бешенства.
– Трусы! Мерзавцы! Изменники! – свирепые вопли Мамая привлекали к нему внимание всех, кто находился поблизости. – Я доберусь до них! Я уничтожу этих негодяев! Эй, Коверга, поручаю тебе оборону нашего стана. Я догоню своего сына и прочих трусов и приведу их сюда! Бейся храбро, Коверга! Русы измотаны трудной битвой, сломить их будет не трудно. Держись до моего возвращения!
Нахлестывая коня, Мамай помчался галопом мимо шатров и повозок в голубую степную даль, алый плащ развевался у него за спиной подобно крыльям. Свита Мамая поскакала за ним.
Если бы Мамай оглянулся, то он увидел бы, что многие его военачальники, собиравшиеся во всеоружии встретить русов возле стана, видя бегство своего повелителя, уже не горят решимостью сражаться. Эмиры и беки садились на коней и спешили вдогонку за Мамаем, от них не отставали их воины и слуги. Кому не доставалось коня, тот бежал из стана бегом, и таких беглецов было не меньше, чем удирающих в степь конников.
