Тем не менее переселенцы вовсе не собирались покидать столь приглянувшийся им остров, наоборот, с подачи молодого тлатоани затеяли грандиозное строительство, используя и камни, и сырцовый кирпич. Все здания – дома, крепости, храмы – строились по строгому плану, прокладывались широкие, усаженные деревьями бульвары, разбивались цветники, по всему острову прорывались каналы – индейцы не имели ни повозок, ни вьючных животных, для перевозки товаров и грузов удобно было использовать лодки и плоты.
Редфорд-Куэкальцин смеялся:
– Вы задумали Венецию, друг мой!
– Не верите, что построю?
– Нет, не верю – знаю!
Асотль понимал, конечно, что борьба с могущественным жречеством – дело весьма и весьма трудное. И в этой борьбе он мог опираться в открытую только лишь на самых близких друзей да на Звездочку, которую уже давно тошнило от одного вида торжественных богослужений. И еще много чем помогал Куэкальцин, которому, конечно же, нравилась роль «серого кардинала», к которой он давно уже примерялся. На пути к ней стояли сановники и жрецы Уицилопочтли – их нужно было лишить былого влияния, уничтожить, и в этом молодой тлатоани и Куэкальцин Четыре Пера сейчас являлись естественными союзниками… К тому же их связывала общая тайна. Куэкальцин с неожиданной пылкостью поддержал идею Асотля начать издалека, исподволь, сделав своей союзницей молодежь, – ничуть не сомневался, что все выйдет как надо. Смеялся:
– Секс, драгс, рок-н-ролл – это, мой друг, всегда работало!
– Ну, может, все-таки без наркотиков обойдемся? – шутил в ответ вождь.
И сам лично сочинял похабные анекдоты про жестоких жрецов и их кровавые культы. Служители кровавых богов пусть медленно, исподволь, но теряли все свое влияние, в первую очередь на молодежь, на детей, на подростков – и это значило, что у жуткой религии вырванных из грудных клеток сердец не было будущего.
Если старики и люди среднего возраста все еще одобряли кровавые жертвы, то молодежь уже начинала открыто смеяться. А где смех, там нет покорности и воспитываемого веками страха. Что же касается самих человеческих жертвоприношений, то их становилось все меньше. Конечно же, от них невозможно было отказаться вот так, в один миг – и тем настроить против себя большинство народа, нет… Приходилось действовать хитрее, но Асотль даже не сомневался, что очень скоро цветы на жертвенниках полностью заменят кровь.
К этому все шло… И чем меньше было крови, тем больше таяло могущество жреческих кланов, тем более что обучение юных жрецов – где это возможно – тоже было поставлено под контроль.
Сановники, получив строительные подряды, теперь конкурировали со жречеством за рабов, находя для невольников куда более полезное применение, нежели быть принесенными в жертву. Люди теперь были в цене, и в цене довольно приличной.
Да! Еще повсеместно открывались новые храмы! Храмы цветов, песен и танцев!
О, они вовсе не были похожи на мрачные святилища жаждущих человеческой крови божеств! Это были светлые, украшенные цветами и прекрасными статуями здания, где в жертву богам принимались букеты и над алтарями стоял вовсе не гнусный запах крови, а волнующе-пряный запах цветов.
А по вечерам, ближе к ночи, там играла музыка и юные жрицы танцевали во славу новой эры ацтеков. Эпоха пятого солнца постепенно становилась эпохой радости и цветов.
Вместе с тем Асотль и его друзья-помощники не забывали и о многочисленных врагах. Войско укреплялось, вооружалось, обучалось… И воевало теперь по-новому – так, как в приснопамятной битве цветов! Никто не старался обязательно захватить пленных – и это наводило на врагов ужас.
Высшим военачальником ныне стал заслуженный воин Есуакатль, что же касается некоего Микиса Чипильцина и его приспешников, то… Сам Микис как-то уж очень неловко поскользнулся на вершине одной из строящихся пирамид, так что кубарем скатился вниз, сломав себе шею. По такому случаю, конечно же, был объявлен траур… Как и по одному особо гнусному жрецу Уицилопочтли, с яростью доказывавшему необходимость кровавых жертв. В конце концов он в исступлении принес в жертву самого себя перед алтарем своего жестокого бога. Ударил себя в грудь жертвенным ножом… Три раза…
Ни Асотль, ни, уж тем более, Куэкальцин Четыре Пера вовсе и не собирались воевать со своими тайными врагами в белых перчатках – оба были прагматики и циники. Люди новой эры, они без особого труда распутывали казавшиеся на первый взгляд сложными интриги жрецов – по сути своей народа еще во многом первобытного, каменного века…
Постепенно новый тлатоани расставлял на официальные посты своих близких друзей – Шочи стал «министром двора», Сипак – начальником дворцовой охраны, беспутный любовник Касавач возглавил отборную сотню, а хитрый жрец Кайлошаушки – Кай – давно уже присматривался к храму Уицилопочтли, и, надо сказать, присматривался вовсе не без всяких на то оснований. Только один Куэкальцин Четыре Пера не стремился ни к каким высоким постам – ему это было без надобности.
Они частенько встречались по вечерам, так, безо всяких дел – просто сидели, общались, потягивая вино из агавы. Куэкальцин рассказывал о различных городах – Лондоне, Нью-Йорке, Сиднее – он много где успел побывать – и в свою очередь с удовольствием слушал рассказы собеседника о «диком русском капитализме», время от времени хлопая в ладоши и вскрикивая:
– Господи, да как же так можно-то?!
Конечно же, они обсуждали и собственную судьбу, много спорили, придя наконец к общему выводу, что от них самих в этом смысле ничего не зависит. Вот уж действительно – судьба.
Куэкальцин все допытывался:
– Вы меня опознали только по свисту, дружище Асотль?
– Да, так… Хотя вполне можно было догадаться и раньше. Вы всегда плохо относились к богам, были циничны и рассуждали – да и говорили – вовсе не так, как местные жители, для которых все в жизни предопределено богами.
– Вы, кстати, понравились мне именно этим. Правда, я тоже не сделал верных выводов – все принял за беспечную молодость и нахальство. Эх, молодость… Признайтесь – здорово ощущать себя молодым?
Еще бы не здорово. Молодой вождь усмехнулся, самолично разливая вино по высоким золотым кубкам.
Чокнулись…
– Знаете, что я вдруг подумал? – Асотль поставил опустевший кубок на невысокий резной столик. – Что, если есть мы двое… то почему бы не быть и другим?
– Они и были, – отрывисто кивнул жрец. – Правда, давно.
– Я не про давно, я про сейчас. А если и сейчас кто-то есть? Если это преступник или просто нечистый на руку человек… Или тот, кто работает на наших врагов…
– Вы предлагаете их искать? – Куэкальцин неожиданно расхохотался. – Интересно, каким образом? Основать газету и дать объявление?
Цээрушник-жрец, как и Асотль, вставлял в ацтекскую речь английские или французские слова – коим еще не было местного эквивалента.
– Нет, не газету, – улыбнулся правитель. – Предлагаю открыть бар.
