— Веселый ты человек, я смотрю! — немного помолчав, озадаченно протянул собеседник. — Согласен рядом с тобою висеть — не так скучно помирать будет.
— Считай, что договорились.
— Эй, вы там, болтуны. — Какой-то крестьянин все же проснулся. — Вы бы не друг с другом, а с графом договаривались, кому на каком кресте висеть. Глядишь, и пошел бы вам навстречу.
— Ага, этот аспид пойдет!
— Сам же говорил — человек хороший.
— Человек-то, может, и неплохой, да только служба у него собачья.
— Не собачья, а государева!
— Ну так это одно и то же.
— Слышь, Маргон, — вмешался в перепалку хевдинг. — Ты мне лучше про мятеж расскажи. Ну, про тот, давний. Меня, похоже, в связях с непойманными мятежниками обвинить хотят, от них и записку подбросили.
— Про мятеж? — Маргон хмыкнул. — Это ж когда было-то? Больше десятка лет прошло. Я и не помню толком, так, мальчишкой еще видал, как казнили.
— Видал он… — снова буркнул крестьянин. — Бывалого человека лучше б послушали!
— Это ты, что ли, бывалый?
— А может, и я!
— Так расскажи, что знаешь, — подзадорил Саша.
В ответ послышался приглушенный смешок:
— Ты, я слышу, чужестранец?
— Что, заметно?
— Ну да. Говоришь-то ты не так. Понятно, но все же чужой говор чувствуется. Наверное, ничего про мятеж и не знаешь?
— Конечно нет! Вот и прошу рассказать.
— А что рассказывать-то? — Невидимый в темноте собеседник завозился, зашуршал соломой. — Мне двадцать лет было. Как раз тогда все и начиналось…
— Что все-то? — нетерпеливо перебил его Маргон.
— А все, что после римлян стало. Нет, мне, крестьянину, конечно, легче дышать, чего там! Однако и жить сейчас куда как страшнее.
— Ты про мятеж, про мятеж говори!
— Так я же и говорю! Экие вы, молодые, нетерпеливые. Доведется на кресте висеть, так уж там всяко натерпитесь…
— Благодарствуем на добром слове!
— Не за что! — Хмыкнув, крестьянин снова зашуршал соломой, видать, устраивался поудобнее. — В тот год… Уже не десять лет прошло — дюжина. Я тогда колоном был у одного господина, из старых. Хороший был господин, строгий, но справедливый. К нему как-то ночью варвары явились, целым отрядом. Самого, правда, не тронули, но все про соседей выспрашивали, тоже варваров, которым Гейзерих-рэкс землю в поместья дал. Когда умчались, видно было, как зарево вспыхнуло — то варварские усадьбы горели! А потом на всех площадях, вдоль дорог, на пристани — кресты, кресты, кресты… Не пустые кресты — с распятыми! Глаза выклеваны, вместо кишок — смрад. Господи, помилуй, спаси и сохрани! И все казненные — знатные вандалы!
— Да ну! — недоверчиво усмехнулся Маргон. — Откуда ж у них столько знати?
— Не знаю, а только так говорят. И еще слухи ходили: лютовал Гейзерих-рэкс сильно. Жену брата утопил, детей ее, избавился от всех своих родичей. Потом сидел плакал да жаловался: сирота я, мол, сиротинушка, нету у меня близкого человека… Нету? А может, есть? Если есть, ведите! И если приводили, казнил.
— Да-а, — Саша зевнул и задумался: тут было над чем подумать.
О заговоре вандальской знати 442 года он, конечно, читал, но известно было немного: мол, сопротивлялись укреплению абсолютной королевской власти.
Абсолютизм в те времена?! Даже смешно. Гейзерих все же не Король-Солнце. Однако мятеж этот, похоже, его любимая мозоль! Как и любой тиран, делавший царство на крови, повелитель вандалов и спать-то спокойно не может, всё «мальчики кровавые в глазах» да мстители наверняка за каждым кустом кажутся.
Так что прав «плохой хороший человек» Гундмунд Виниций, на этом деле можно отменную карьеру выстроить. Только аккуратно все повести, особенно не зарываясь. И Саша тут нужен — для первой жертвы. Его, конечно, будут пытать, а потом казнят, предварительно схватив «сообщников», которых либо уже подобрали, либо скоро подберут.
Скверные дела, скверные! Никакого «сотрудничества со следствием» тут не получится. Показательные пытки и скорая казнь — вот все, что ждало сейчас хевдинга.
В темнице вдруг послышался тихий смех.
— Эй, Маргон, ты, что ли, хохочешь?
— Это крестьянин. Над нами небось смеется.
— А чего же — над нами?
— Ты у него спроси.
Крестьянин хохотал уже в голос. Потом, отсмеявшись, соизволил объяснить:
— Потому и смеюсь — больно уж вы оба любопытные, а такие у нас не живут долго.
— А ты, видать, себе три века намерил?!
— Ну, три не три, а поживу. Мы, земледельцы, народ смирный и всякой власти нужный. Вот получим палок за недоимки, подтянем штаны да пойдем себе. А вы… Даже не знаю, что и сказать.
— Не знает он! Спи давай, черт старый.
— Слышь, Маргон, — немного погодя шепотом позвал Саша. — Тебе ведь тоже, как я понимаю, на казнь?
— Верно понимаешь.
— Так, может, не будем ее спокойно ждать? Бежать надо!
— Бежать?
— Тсс! Тихо ты, дурило! Вот прямо сейчас и сбежать, ничего не дожидаясь. Эти обормоты даже руки мне развязали, как сюда бросили. Расслабились!
— Мы тоже не связаны. Хм… Как ты их назвал?
— Обормоты!
— Слово какое забавное. Так что, — Маргон подполз ближе, понизив голос до совсем уж едва слышного шепота, — предлагаешь бежать? Честно сказать — страшно.
— Ха! — скривился молодой человек. — А что тебе терять-то? Нам с тобой терять, дорогой товарищ, нечего, кроме своих цепей, которых у нас пока, слава богу, нету. Что здесь за охрана? Ты ж, верно, парень приметливый?
— Днем двое постоянных стражников и еще четверо — личная охрана графа. Они только с ним ходят. На ночь выставляют еще двоих.
— Негусто!
— Да куда гуще-то? Буйных сюда не бросают!
А ведь верно! Здесь находились только недоимщики-крестьяне, мелкие мошенники типа Маргона и никому не нужные чужестранцы. Не положено еще господину Гундмунду более серьезными делами заниматься. Не по статусу пока.
~~~
Саша с Маргоном шептались до тех пор, пока снаружи, на лестнице, не послышались шаги: кто-то спускался. Скрипнул засов.
Прятавшийся за дверью Саша, выскочив к лестнице, вырубил стражника ударом в ухо. Тот ведь не надел шлем, простофиля, а надо бы!
Сняв с валявшегося в беспамятстве воина плащ. Александр накинул его на плечи и погнал «пленного» Маргона по узенькой темной лестнице вверх, в каморку, судя по аккуратно составленным в углу копьям, приспособленную под караульное помещение.
