Ф. У. — говорили серьги. 5 очков.
— Почему это ты не можешь поехать с нами на озеро? — с поскуливающими нотками в голосе говорила за стеной мать Вик. Линда и Крис перешли к теме выезда за город на лето, чего мать Вик после болезни дочери жаждала как никогда ранее. — Чем тебе здесь заниматься?
— Своей работой. Хочешь, чтобы я тоже три недели пробыл на Виннипесоку, — будь готова жить в палатке. Чертов номер, который тебе требуется, стоит восемнадцать сотен баксов в месяц.
— Неужели три недели с Вик мне одной могут считаться отпуском? Три недели выступать матерью-одиночкой, пока ты будешь работать здесь по три дня в неделю и заниматься всем остальным, чем ты занимаешься, когда я звоню тебе на работу, а ребята говорят мне, что ты выехал с геодезистом? Вы с ним уже должны были каждый дюйм Новой Англии обследовать.
Отец низким, злобным голосом сказал что-то еще, чего Вик не разобрала, и так сильно прибавил громкость телевизора, что его, вероятно, стал слышать мистер де Зут по ту сторону улицы. А дверь хлопнула так, что на кухне загремели стаканы.
Вик надела свои новые сережки и развернула стихотворение, сонет, которого она ничуть не понимала и который уже любила. Она читала его при свете, падавшем через приоткрытую дверь, шепча про себя строки, произнося их так, словно это была своего рода молитва — это и было своего рода молитвой, — и вскоре ее мысли оставили ее несчастных родителей где-то очень-очень далеко.
Огнем стрекозьи крылья пышут смело
Огнем стрекозьи крылья пышут смело,
Грохочут камни, падая с обрыва,
А колокол плывет неторопливо,
Ища язык, чтоб имя прогудело.
Так смертный славит собственное тело,
Выпячивает ячество ретиво,
Крича любой ячейкой до надрыва:
Я есть, и я — мое любое дело.
У праведника есть еще дорога:
Творя добро и умножая благо,
Быть тем, кем предстает он взгляду Бога, —
Христом: тот, в ком жива Его отвага,
В единый миг имеет лиц так много,
Что лишь Отец узрит весь путь до шага.
Джерард Мэнли Хопкинс
Исчезновения. 1992–1996 гг
Различные места 1992–1993 гг.
Русскую девочку, о которой упоминала Мэгги Ли, звали Мартой Грегорской, и в той части мира, где жила Вик, ее похищение действительно было главной новостью в течение нескольких недель. Отчасти потому, что Марта была маленькой знаменитостью в мире шахмат, наставляемой Каспаровым и в возрасте двенадцати лет получившей титул гроссмейстера. Кроме того, в те первые дни после распада СССР, когда мир еще приспосабливался к новым русским свободам, было ощущение, что исчезновение Марты Грегорской и ее матери может стать поводом для международного инцидента, предлогом для развязывания новой холодной войны. Потребовалось время, чтобы понять: бывшие советские республики слишком заняты продолжающимся распадом, чтобы хотя бы обратить на это внимание. Борис Ельцин разъезжал на танках и кричал, пока лицо у него не становилось красным донельзя. Бывшие сотрудники КГБ пытались найти высокооплачиваемую работу в русской мафии. Прошло несколько недель, прежде чем кто-то додумался осудить прогнивший от преступности Запад, но и тогда осуждение это прозвучало без особого энтузиазма.
Регистраторша отеля «Хилтон Даблтри» на Чарльз-ривер видела, как Марта вместе с матерью вышли через вращающуюся дверь теплым, дождливым вечером, незадолго до шести. Грегорские, которых ожидали на обед в Гарварде, встречали высланный за ними автомобиль. Через замутненное дождем окно регистраторша заметила, как Марта, а затем ее мать уселись в черную машину. Она подумала, что автомобиль был с подножкой, потому что видела, что русская девочка сделала шаг вверх, прежде чем скользнуть на заднее сиденье. Но на улице было темно, а регистраторша говорила по телефону с постояльцем, который злился, что не может открыть свой мини-бар, и больше она ничего не заметила.
Ясно было только одно: мать и дочь Грегорские не сели в надлежащий автомобиль, в автомобиль, нанятый для них муниципалитетом. Их водитель, шестидесятидвухлетний Роджер Силлмэн, припарковавшийся на дальней стороне транспортной развязки, был не в состоянии их забрать. Лишившись сознания, он сидел за рулем, пока не пришел в себя ближе к полуночи. Он чувствовал себя больным и похмельным, но решил, что просто (против обыкновения) задремал, а его пассажирки поймали такси. Он не предполагал чего-то большего вплоть до следующего утра и не обращался в полицию, пока не выяснил, что не может связаться с Грегорскими в их отеле.
Десять раз за десять недель Силлмэна допрашивали в ФБР, но его рассказ никогда не менялся, и он не мог предоставить никакой ценной информации. Говорил, что слушал спортивную радиопередачу, чтобы убить время — он приехал на сорок минут раньше назначенного срока, — когда кто-то постучал в окно кулаком. Кто-то приземистый, в черном пальто, стоявший под дождем. Силлмэн опустил стекло, а потом…
Ничего. Просто: ничего. Ночь растаяла, как снежинка на кончике языка.
У Силлмэна были свои дочери — и внучки, — и он терзался, представляя себе Марту и ее мать в руках каких-нибудь извращенцев вроде Теда Банди и Чарльза Мэнсона
[40]
, которые будут насиловать их, пока они обе не умрут. Он не мог спать, ему снились кошмары о девочке, играющей в шахматы отрубленными пальцами своей матери. Он напрягал всю свою волю, чтобы хоть что-нибудь вспомнить. Но всплыла только одна деталь.
— Пряники, — со вздохом сказал он изрытому оспинами федеральному следователю, фамилия у которого была Пис, но которому больше подошла бы фамилия Уор
[41]
.
— Пряники?
Силлмэн обратил на следователя отчаявшийся взгляд.
— Наверное, пока я был в отключке, мне снились имбирные пряники моей мамы. Может, тот парень, что постучал в стекло, ел такой пряник.
— М-м-м, — сказал Пис-не-Уор. — Что ж. Спасибо за помощь. Объявим в розыск Любителя пряников. Но не надеюсь, что от этого будет много пользы. Ходит слух, что поймать его невозможно.
В ноябре 1992 года 14-летний мальчик по имени Рори МакКомберс, новичок в школе Гилмэна
[42]
, что в Балтиморе, на стоянке возле своего общежития увидел «Роллс-Ройс». Он ехал в аэропорт, чтобы встретиться со своей семьей в Ки-Уэсте на каникулах в честь Бня Благодарения, и был уверен, что этот автомобиль прислал за ним его отец.
