Озеро Уиннипесоки
Уэйн проснулся в постели матери, еще не будучи готовым к пробуждению. Что-то вытряхнуло его из сна, но он не знал, что именно, пока это не раздалось снова — мягкое тук-тук-тук в дверь спальни.
Глаза у него были открыты, но он не чувствовал себя проснувшимся… состояние ума, которое сохранялось на протяжении всего дня, так что все, что он тогда видел и слышал, обладало талисманным свойством виденного и слышанного во сне. Все, что происходило, казалось гиперреальным и отягощенным тайным смыслом.
Он не помнил, чтобы ложился спать в постели матери, но не удивился, обнаружив себя там. Она часто переносила его к себе в постель, когда он задремывал. Он признавал, что его общество иногда было необходимо, как дополнительное одеяло в холодную ночь. Сейчас ее в постели с ним не было. Она почти всегда вставала раньше, чем он.
— Да? — сказал он, протирая глаза костяшками пальцев.
Постукивание прекратилось — затем началось снова, с остановками, чуть ли не с вопросительной интонацией: Стук? Стук? Стук?
— Кто там? — спросил Уэйн.
Стук прекратился. Дверь спальни скрипнула, открываясь на несколько дюймов. На стене выросла тень, профиль человека. Уэйн увидел большую изогнутую скалу носа и кривую, очерчивающую высокий и гладкий, как у Шерлока Холмса, лоб Чарли Мэнкса.
Он попытался закричать. Попытался выкрикнуть имя матери. Но единственным звуком, который он смог произвести, был забавный хрип, своего рода дребезг, как от сломанной звездочки, бесполезно вращающейся в какой-то изношенной машине.
На полицейской фотографии Чарльз Мэнкс смотрел прямо в камеру, выпучив глаза и вдавив кривые верхние зубы в нижнюю губу, что придавало ему замороченный и недоумевающий вид. Уэйн никогда не видел его в профиль, но все же узнал его тень с первого взгляда.
Дверь медленно двигалась внутрь. Снова донеслось тук-тук-тук. Уэйн с трудом дышал. Он хотел что-то сказать: «Пожалуйста! помогите!» — но вид этой тени заставлял его молчать, словно рука, зажимающая ему рот.
Уэйн закрыл глаза, отчаянно втянул воздух и крикнул:
— Уходи!
Он слышал, как открылась, ноя петлями, дверь. На край кровати, совсем рядом с его коленом, тяжело легла чья-то рука. Уэйн выдавил тонкий, похожий на ржание крик, почти неслышный. Он открыл глаза и посмотрел — это был Хупер.
Большой светлый пес настойчиво смотрел Уэйну в лицо, положив передние лапы на кровать. Его влажный взгляд был несчастным, даже горестным.
Уэйн глянул мимо него на приоткрытую дверь, но Мэнкса-тени там больше не было. На каком-то уровне Уэйн понимал, что ее никогда там не было, что это его воображение сшило очертания Мэнкса из бессмысленных теней. Другой частью сознания он был уверен, что видел этот профиль так же четко, как если бы тот был нарисован на стене тушью. Дверь была открыта достаточно широко, чтобы Уэйн мог выглянуть в коридор, тянувшийся вдоль всего дома. Там никого не было.
Однако он был уверен, что слышал стук, не мог его вообразить. И когда он смотрел в коридор, тот раздался снова, тук-тук, и он посмотрел вокруг и увидел, что это Хупер бьет своим коротким, толстым хвостом по полу.
— Эй, дядя, — сказал Уэйн, зарываясь в мягкий пух за ушами Хупера. — Ты, знаешь ли, меня напугал. Что тебя привело?
Хупер продолжал на него смотреть. Если бы кто-нибудь попросил Уэйна описать выражение на большой и уродливой морде Хупера, Уэйн сказал бы, что она выглядит так, будто пес пытается извиниться. Но тот, скорее всего, был голоден.
— Принесу тебе чего-нибудь поесть. Хочешь?
Хупер издал какой-то шум, хриплый, задыхающийся звук отказа, звук бесполезно вращающейся беззубой передачи, неспособной войти в захват.
Только — нет. Уэйн слышал этот звук и прежде, несколько секунд назад. Он думал, что сам его произвел. Но этот звук исходил не от него, как не исходил он и от Хупера. Он раздавался снаружи, где-то во тьме раннего утра.
А Хупер все смотрел Уэйну в лицо умоляющими и несчастными глазами. «Мне так жаль, — взглядом говорил ему Хупер. — Я хотел быть хорошим псом. Я хотел быть твоим хорошим псом». Уэйн слышал эту мысль у себя в голове, как будто Хупер вслух говорил ему это, как говорящая собака в комиксе.
Уэйн оттолкнул Хупера в сторону, встал и выглянул из окна в передний двор. Было так темно, что он сначала ничего не видел, кроме собственного смутного отражения в стекле.
А потом Циклоп открыл один тусклый глаз, прямо по другую сторону окна, в шести футах от него.
Кровь прихлынула Уэйну к сердцу, и во второй раз на протяжении трех минут он почувствовал, как к горлу поднимается крик.
Глаз открывался, медленно и широко, словно Циклоп сам только просыпался. Он полыхал грязным оттенком, расположенным где-то между цветами оранжада и мочи. Затем, прежде чем Уэйн успел издать крик, он начал тускнеть, пока не осталась только горящая медная радужка, мерцающая в темноте. Мгновение спустя он полностью погас.
Уэйн прерывисто выдохнул. Фара. Это была передняя фара мотоцикла.
Рядом с мотоциклом выросла его мать, смахивая волосы с лица. Сквозь старое, подернутое рябью стекло казалось, что на самом деле там не она, а ее призрак. Она была в белой безрукавке, в старых хлопковых шортах — и в своих татуировках. В темноте детали этих татуировок разобрать было невозможно. Казалось, будто сама ночь приникает к ее коже. Но ведь Уэйн всегда знал, что его мать связана с какой-то личной темнотой.
Хупер был снаружи вместе с ней, он вился вокруг ее ног, и с его шерсти капала вода. Он явно только что вылез из озера. Уэйну потребовалось мгновение на осознание того, что Хупер находился рядом с ней, что не имело смысла, потому что Хупер стоял рядом с ним. Но когда Уэйн оглянулся, он был один.
Он не стал об этом долго думать. Он все еще был слишком усталым. Может, он проснулся, когда ему снилась собака. А может, сходил с ума, как мать.
Уэйн натянул обрезанные джинсы и вышел в предрассветную прохладу. Мать трудилась над мотоциклом, в одной руке держа тряпку, а в другой — смешной инструмент, этот специальный ключ, который больше походил на крюк или кривой кинжал.
— Как это я попал на твою кровать? — спросил он.
— Из-за дурного сна, — сказала она.
— Не помню, чтобы мне снился дурной сон.
— Он снился не тебе, — сказала она.
Сквозь дымку, ползшую по поверхности озера, проносились темные птицы.
— Ищешь сорванную звездочку? — спросил Уэйн.
— Откуда ты знаешь, что у него сорвалась звездочка?
— Я не знаю. Просто звук был такой, когда ты пыталась его завести.
— Ты бываешь в гараже? Работаешь с папой?
— Иногда. Он говорит, что от меня польза, потому что у меня маленькие руки. Могу пролезть и открутить что-то такое, до чего ему не добраться. Хорошо разбираю. А собирать не очень-то получается.
