— И вы не помните Чарльза Лайта? Ваш класс? А Кэролайн Лайт?
— Ни в малейшей степени.
— Вы с ней встретитесь, — улыбнувшись, сказала миссис Денман. — И тогда, уверена, к вам вернутся воспоминания. В любом случае, вас взяли на эту работу, потому что время уже наступило и вы прошли серьезную подготовку.
Дэвид попытался понять, что означает последнее и исключительно таинственное заявление миссис Денман. Во время их первого интервью у нее имелся список вопросов, очевидным образом составленный профессионалом, касательно его медицинской квалификации. По правде говоря, она могла получить необходимые сведения в отделе кадров больницы или даже в журнале. Тогда он подумал, что она не слишком хорошо умеет проводить собеседование, и усомнился в ее способности выбрать врача для приличного психиатрического отделения больницы. Сейчас же окончательно убедился, что не ошибся.
Кроме того, возникло ощущение, что его ответы не имеют для нее никакого значения. И даже, что она ничего не поняла из его рассуждений о методах диагностики пациентов, использовании «Справочника по диагностике и статистике психических заболеваний» и применения некоторых препаратов и их дозировок — короче говоря, вообще ничего.
Даже, несмотря на документ, который она ему показала, что бы он там ни означал, Дэвид не имел ни малейшего намерения браться за эту работу. То, что миссис Денман лично явилась в Центральную больницу Манхэттена, чтобы его там разыскать, уже вызывало вопросы, особенно, если вспомнить, что он не искал работу. Официальная причина звучала так: он был лучшим на курсе на медицинском факультете в Университете Джона Хопкинса.
— Если вы предложили мне это место, основываясь не на моей медицинской квалификации…
— У вас великолепная квалификация.
— Кто такая Кэролайн Лайт? И о каком классе вы говорили?
— Доктор, вы все вспомните.
— Нет, я хочу получить ответ прямо сейчас, или попрошу вас развернуться и лететь обратно в Нью-Йорк.
— Вам некуда возвращаться. Вы уволились.
И она права. Из тех, кто мог в настоящее время работать, на его место с радостью пришло бы человек пятьдесят, и, вне всякого сомнения, вакансия была заполнена через несколько часов после его увольнения.
— О каком классе вы говорили?
— В детстве вы учились в классе. В имении Эктона.
— Это невозможно.
— Вы говорите так сейчас, но вы вспомните.
— Почему я забыл?
— Потому что, если бы вас не заставили забыть, вы могли проговориться касательно очень деликатных предметов. Кто-нибудь из вас.
— Кто-нибудь из нас? Из кого?
— Из вашего класса!
— Я не помню никакого класса, миссис Денман, поэтому прошу вас объяснить, о чем вы говорите.
— Дэвид, сейчас ваш класс собран в клинике, и кажется, что они пациенты.
— Кажется? Миссис Денман, пожалуйста, во что вы меня втянули?
— Дэвид, когда ты окажешься в клинике, сам многое вспомнишь, а скоро появится человек, который поможет тебе вернуть воспоминания.
Больше всего на свете Дэвид не переносил ощущение беспомощности. Он хотел сам управлять своей жизнью, и это явилось одной из главных причин, почему он с радостью согласился на работу, где ему не придется отчитываться перед больничной администрацией, которая, как раз наоборот, будет отчитываться перед ним. Точнее, он так думал.
— Это возмутительно.
— Да, Дэвид, не буду спорить. Ты всегда оставался единственным кандидатом на эту работу.
Не вызывало сомнений, что повернуть назад он уже не мог, — ему совсем не хотелось сейчас оказаться на улице. Мир голодал, и ждать помощи неоткуда. Профессионалы сражались за еду точно так же, как и нищие.
— Вы мне солгали. На самом деле, просто похитили.
— И к кому ты обратишься? К ФБР?
Дэвид помахал в воздухе отчетом.
— Надеюсь, от меня не ждут, что я стану заниматься вопросами снабжения или жизнеобеспечения, потому что это похоже на катастрофу, которая выходит далеко за пределы возможностей клиники Эктона.
— Ты прошел подготовку, которая поможет нам пережить кризис. У тебя уникальные способности.
— Мне прочитали всего один курс на тему поведения в кризисных ситуациях. Я лечу психиатрические заболевания.
— Ты все вспомнишь. Поверь мне.
— Поверить вам?
— Ты должен понять…
— Я ничего не понимаю!
— Заткнись, мальчик!
— Я не собираюсь затыкаться! Хочу разобраться в том, что происходит, потому что вы ставите меня в исключительно сложное положение и одновременно твердите, будто я каким-то непостижимым образом забыл все проклятые правила. Ну же!
Самолет содрогнулся.
— О, господи! — выдохнула миссис Денман. — Ненавижу путешествовать по воздуху.
— Мы всего лишь идем на посадку. Что я должен вспомнить?
— Дэвид, пожалуйста, давай подождем, когда самолет сядет.
— Что, черт подери, я должен вспомнить?!
Миссис Денман вздохнула, и в ее глазах он увидел больше, чем просто отчаяние, — выражение, появляющееся во взгляде животного, которое знает, что умирает и у него не осталось ни одного шанса выжить.
С другой стороны, то же самое можно сказать и про весь остальной мир, если верить документу, который она показала. Все вокруг считали, что так будет продолжаться еще несколько недель или месяцев, но потом станет лучше.
Разумеется, так и будет. Земля вовсе не несется прямиком в ад… или несется?
Когда они начали снижаться, Дэвид увидел деревья над Северным Мэрилендом, покрывшиеся нежными весенними листочками, еще недостаточно большими, чтобы скрыть неприглядные картины на земле: сожженные дома и громадные магазины и брошенные на дорогах машины.
На западе он разглядел огромное поместье, скопление глиняных крыш над симпатичными ухоженными лужайками и людей на них: мужчина ехал на тракторе, еще двое шагали по извивающейся подъездной дорожке.
— Мы прилетели?
Миссис Денман нажала на кнопку интеркома.
— Черт подери, сколько еще осталось?
— Пять минут, мадам.
Она посмотрела на Дэвида.
— Я не хочу умирать. Странно, верно? Я ведь уже такая старая. Это так эгоистично.
Его не волновали ее переживания.
— Такова природа человека, — резко ответил он, и она от неожиданности заморгала, а потом сжала зубы.
«Ну и пусть обижается», — подумал Дэвид.
— Я хочу в этом разобраться, — продолжал он. — Расскажите мне про класс. И если я страдаю амнезией, кто или что ее вызвало? Я был несовершеннолетним? Мои родители дали согласие?
