Она покачала головой:
– Спасибо, нет. Но если дашь воды из-под крана…
– Это есть, – сказал он поспешно. – Сейчас, сейчас…
Он в самом деле ухватил стакан, тугая струя ударила в дно с такой силой, что едва не выбила из ладони. Он поспешно велел уменьшить струю, а когда заполнилось до краев, ощутил какую-то неправильность. То ли сам перегибает, то ли перегибается само, но она вовсе не агрессивничает, нечего так яростно набрасываться, вот стоит у порога, молчит, а как только напьется и отдаст ему стакан, тут же повернется и уйдет.
Выплеснув воду обратно, он распахнул холодильник, из гнезд в дверце на него с немым вопросом уставились четыре пакета с соками.
– Вишневый, – сказал он почти сердито, – апельсиновый, гранатовый и яблочный… Тебе какой?
– Какой дашь, – ответила она.
Он сказал с раздражением:
– Мне все равно, какой налить. А пить тебе. На вкус они разные, ты не знала? Ну, как водка и коньяк!
– Тогда по твоему вкусу, – ответила она тихо.
Он подумал, вытащил пакет, дверца мягко захлопнулась.
– Тебе лучше гранатовый, – сказал он, – а то бледная. Иди сядь на диван, соки пить стоя не совсем полезно. И давай мелкими глотками, чтобы лучше усваивалось.
Она прошла осторожно через комнату, поглядывая на него с опаской, словно сейчас скажет злорадно, что пошутил, а ей надо бежать, пока не вдарил.
Какого хрена, мелькнуло у него рассерженное, еще и соки предлагаю этой стерве, да и сморозил эту хрень насчет мелких глотков. А вдруг она начнет так мельчить, что до утра…
– Держи, – сказал он, когда она села, и протянул ей налитый до краев высокий стакан, – не пролей, а то мой пылесос ругается нехорошими словами.
Она чуть улыбнулась:
– А кто его научил?
Он буркнул:
– Георгий и Джордж как-то заходили. Теперь только пыль убирает, а мыть пол отказывается.
– Переналадь, – предложила она. – Это просто. К нему есть инструкция.
Он отмахнулся:
– У меня и так чисто. А кто убирает, не знаю. Может быть, кофемолка по ночам слезает на пол и шурудит веником.
Она чуть повела глазами из стороны в сторону:
– Да откуда у тебя взяться грязи?.. Вещей почти нет, появляешься здесь, как говорят, только к ночи, да и то не каждый день…
Он сказал зачем-то:
– Вообще-то обычно ночую дома. А иногда на работе.
Она отхлебывала мелкими глотками, как он и велел, но без заметных пауз, придраться не придерешься, даже если хочется, держится предельно скромно, совсем не та светская львица, даже здесь, вне стен лаборатории, словно все еще там и все еще простая лаборантка.
Вот ею и будь, сказал он про себя. Меня не разжалобишь напускным смирением. У вас уловок много, и хотя раньше привыкла просто брать все, что возжелается по праву финансовой мощи своего отца, то это не значит, что не сможешь прикидываться лисичкой или вовсе зайчиком, когда понадобится.
Глава 3
Она смирно и благодарно допила сок, но ему показалось, что сглотнула голодную слюну, обратил внимание на ее впалые щеки. В самом деле похудела, с этой чертовой работой сам не помнишь, ел что или нет, а хватаешь со стола только тогда, когда из живота доносится голодное завывание, на которое обращают внимание в радиусе огромной лаборатории.
– Пирожное хочешь? – спросил он.
Она посмотрела несколько трусливо, словно подозревает жестокую шутку, скажет «да», а он с хохотом ударит по голове и объявит, что такое у них в лаборатории пирожное.
– Если есть готовое, – ответила она нерешительно. – Я не хочу вас задерживать, Максим Максимович.
– Готового нет, – ответил он, – но автомат приготовит любое. Назови свои любимые.
– Вечерний Мистраль, – сказала она, – можно Северное Сияние, но это огромная редкость…
Он повернулся в сторону кухни.
– Северное Сияние!.. Две штуки. И покрупнее.
Она улыбнулась несколько неуверенно, он смотрит так серьезно, что можно подумать, будто его простенькая кухня сумеет создать такой шедевр, но на панели заблистали цветные огоньки, донеслось едва слышное жужжание.
– Целых три минуты, – сказал он с досадой. – Что за формула дурацкая, почему так долго?
Она вымученно улыбнулась.
– Там нужно трижды пропекать, потом особым кремом, снова пропечь… а что еще, не знаю, все держится в секрете.
Он хмыкнул с таким видом, что еще бы, от некоторых и спички нужно держать в секрете.
– Ладно, возьми пока что вот там пирожок.
– Правда? – спросила она в нерешительности. – Откуда у тебя еще и пирожки?
– Как-то купил в кафешке внизу, – ответил он. – С месяц тому. Ничего, он не испортился, там все ненастоящее.
– Я подожду три минуты, – сказала она и вымученно улыбнулась. – Вытерплю.
Со стороны кухни донеслась нехитрая мелодия. Максим вскочил и направился туда с таким видом, словно верит в то, что кухня приготовит именно то, что он заказал.
Она отвернулась и склонилась над поверхностью стола, там назойливо всплывают картинки новостей, но, как она ни старалась увидеть, что же происходит в мире моды или развлечений, фильтр отсеивает все, что не касается медицины, да и то показывает не все, а отдает предпочтение тому, что делается в нейрофизиологии.
Дать команду поискать моду не решилась, квартира явно не признает ее, а стол вообще может послать грубо, у этих ученых свой юмор.
А Максим взял с выдвинувшегося подноса пирожное, хотел переложить на блюдце, но оно, проклятое, обожгло пальцы и выскользнуло, как живая рыбка.
Подхватить не успел, шлепнулось на пол, он торопливо подхватил и снова положил на блюдце. Ничего не прилипло, пол идеально чист, а само пирожное достаточно плотное и твердое, форму не потеряло.
Аллуэтта обернулась, когда он вошел в комнату, брови в сильнейшем изумлении взлетели вверх.
– Как?.. Твоя кухня… сумела?
Он сдвинул плечами.
– Наверное, сумела бы и твоя. Но тогда ваши повара потеряют сверхдоходы? А пока рассказывают лохам и лохиням о некой необыкновенной уникальности, что неповторима…
Он поставил перед нею блюдце с пирожным, которое подобрал с пола, а себе то, что не падало, Аллуэтта тут же схватила, блеснули ее ровные белые зубки, вгрызлась с хрустом, замерла, подняв на него огромные, как блюдца, изумленные глаза.
– Все в точности!.. Все оттенки!..
Она изумилась: Северное Сияние считается верхом изысканности, всего три повара в мире могут их готовить, а тут простой автомат, или не совсем простой, но все равно…
