Она спросила трусливо:
– Только на некоторое?
– Да, – заверил он. – Ты же сама видишь, над чем работаем. И точно так же стараются тысячи лабораторий по всему миру. Не мы, так кто-то обязательно отыщет! Человек сможет оставаться в том возрасте, который ему нравится.
В ее взгляде он видел такой страх и такую детскую надежду, что с трудом подавил жажду взять ее за плечи, прижать, обхватить всю и закрыть от жестокого мира, что живет сам по себе, не обращая на них внимания.
– Ладно, – сказал он, – я в лабораторию.
– Я с тобой?
– А не будет ли…
– Если ты не против, – начала она, потом резко оборвала сама себя: – Нет, сейчас выйду я, а ты минут через пять, хорошо?
– Хорошо, – ответил он и подосадовал, что она заметила, с каким облегчением он это сказал, как будто если их кто-то увидит выходящими вместе, это швырнет тяжелую тень на нее или на него. Как говорили в старину, опорочит, опозорит. – Хорошо, давай так…
– Как скажешь, – сказала она и, даже не поцеловав его в щеку, что было бы естественно, подхватила крохотную сумочку и как легкая бабочка порхнула к двери.
Та распахнулась с некоторым замедлением, словно хотела задержать. Максим невольно подумал, что эти нейроинтерфейсы слишком много на себя берут, он же в самом деле смутно пожалел, что она уходит, но лишь чуть-чуть и где-то в самой глубине…
Глава 5
По дороге на работу услышал новость, а на сетчатку глаза спроектировались статьи закона, окончательно запрещающего любые виды охоты, так как это, дескать, будит в человеке зверя. Тот, кто убивает животное, точно так же может убить и человека, а тот, кто хладнокровно разделывает убитое животное, точно так же может резать и увечить законопослушного гражданина и налогоплательщика. У нас одинаковое строение, и перерезать глотку человеку особенно легко тому, кто резал глотки оленям или баранам.
Он подумал, что наконец-то ключевые посты в политике, экономике, бизнесе и, конечно, в науке заняли люди, родившиеся в благословенную эпоху Интернета, когда всем стали доступны знания, накопленные человечеством, и мир начал меняться еще стремительнее.
Интернет позволил каждому, кто хотел развиваться, жадно впитывать собранную информацию, учиться, а затем и выдавать что-то свое. Таким образом во все сферы интеллектуальной деятельности хлынули реки талантливых амбициозных молодых людей, готовых менять мир.
От старости сейчас пока что умирают люди доинтернетовской эпохи, однако и они почерпнули из него массу полезного для здорового образа жизни, для распознавания болезней на самых ранних стадиях и предотвращения все улучшающимися средствами медицины, так что все равно продолжительность жизни выросла рывком, что хорошо для гуманистов и плохо для неповоротливой пенсионной системы.
Переступая порог лаборатории, уловил бодрящий запах кофе, аромат поджаренных свежих хлебцев, а у большого стола, приспособленного под кухонный, Анечка и Аллуэтта раскладывают блюдца в ровный красивый ряд цветочками в одну сторону, как их приучил педантичный Георгий.
– Что? – спросил Максим. – Нашего полку прибыло?
– Еще нет, – ответил издали Георгий. – У них там сложности с переводом. А потом все используют накопленный отпуск… Но ты не волнуйся, я и две чашки выпью. Твою и свою. А потом и у Евгена прихвачу, пока он ворон считает…
– Но-но, – раздался недовольный голос Евгена, он вышел из-за установки ККК-3С, бодрый и сосредоточенный. – У шефа забирай, у эксплуататоров можно, а вот обирать угнетенных – последнее дело. И не ворон я считаю, а выживших дрозофил. Пока закон не принят насчет защиты жизни и недвижимого имущества дрозофил, надо спешить ставить над ними изуверские опыты.
Максим огляделся.
– Надеюсь, хотя бы Френсис, как все люди, в выходные спит до обеда, а потом по бабам?
Евген ухмыльнулся, ткнул большим пальцем, не оборачиваясь, через плечо. Там из-под установки выбрался на четвереньках Френсис, взъерошенный и с раскрасневшимся лицом.
– Шеф, – сказал он, – либо пей скорее, либо поставь обратно. Щас такое скажу, удавишься…
– Ну-ну?
– Еще раз проверил, – сказал Френсис, – твой новый способ… Аллуэтта, твой шеф, говоря народным языком, придумал, как восстанавливать нервную ткань после охлаждения ее до температуры жидкого гелия. Шеф, я бегу подробно описывать процесс, ты проверишь и поправишь, и пусть летит в «Вестник нейрохирургии».
– Кофе выпей, – посоветовал Максим, сердце его ликующе колотилось, – минуты ничего не решают.
– А вдруг опередят? – спросил Френсис опасливо. – Время такое, сейчас решают даже секунды. Над этой темой кто только не бьется!.. Ладно уж, пользуйтесь моей добротой.
Аллуэтта сказала жалостливо:
– Френсис, я все принесу на твой стол.
– Ты золотце, – ответил Френсис. – Жаль, только я один это вижу.
Анечка сказала обидчиво:
– Почему только ты? И я люблю Аллуэтту. Она хорошая.
– И я, – сказал Евген, – но ты иди, иди. Я люблю пить из двух чашек. Это поднимает мое самолюбие самца.
Максим промолчал, Аллуэтта тоже старалась не смотреть в его сторону, Джордж сказал задумчиво:
– Ремонт и восстановление нейронов… для нас это только научная задача, которую удалось разрешить, но… гм… помимо всего прочего это позволяет… например, начать ремонт клеток сразу же с постепенным повышением температуры крионированных!.. А это уже конкретное применение.
Максим отмахнулся.
– Гораздо важнее, если сможем восстанавливать поврежденные деградацией нейроны у живых людей. Это же вернуть страдающих болезнью Альцгеймера ученых снова в строй…
– Можно и других, – сказал Георгий, – хотя, я согласен, их на фига?.. Ладно-ладно, гуманисты чертовы, их тоже возьмем! Но в последнюю очередь. Они все равно, хоть с мертвыми нейронами, хоть с живыми – балласт на шее общества. А что, скажите теоретику, от твоего открытия до практического применения… скока-скока?
Максим сдвинул плечами.
– Недели две. Но, учитывая бумажную волокиту, что уже давно не бумажная, но все равно волокита… не меньше года. Слишком многое нужно будет утрясти, принять, закрепить.
– Что, – спросил Георгий с недоверием, – уже со следующего года?
– Примерно, – ответил Максим. – Хоть и не сразу.
– Абсолютно безопасное, – уточнил Георгий, – размораживание крионированных…
Максим поинтересовался:
– А у тебя кто там?
– Дед и бабушка, – ответил Георгий. – И недолго вроде бы пролежали, а сколько всего изменилось… Вот ахнут!
– Да, – согласился Максим, – удивятся.
– Еще бы не удивились, – сказал Георгий, – даже я сам постоянно удивляюсь… И вот такая мысля странная…
