Максим фыркнул.
– А для тебя новость, что для большинства демократов бутерброды с ветчиной растут на дереве? Они предпочитают верить в такое, иначе пришлось бы становиться вегетарианцами, вступать в партию зеленых, спасать каких-то пингвинов…
Френсис взглядом подозвал официанта, пожилого седого красавца в безукоризненном костюме, молодых уже не научить нести поднос с множеством фужеров с таким изяществом.
– Это Алькоретто? – спросил он.
– Альдарванно, сэр, – ответил официант бесстрастно.
– А нам все одно, – сказал Френсис беспечно. – Максим, держи… Аллуэтта, а тебе такое можно?
– Бесстыжий, – сказала Аллуэтта, – мне все можно.
– Здорово, – сказал Френсис с уважением.
Она метнула взгляд на Максима и поспешно добавила:
– Но я не все себе позволяю. Я скромная. И послушная.
Официант удалился, оставив в их руках по бокалу. Френсис царственно озирал зал, где образуются причудливые узоры из тщательно одетых бизнесменов, рассеянных ученых и ярких женщин, то ли жен, то ли эскорта, то ли золотоискательниц, хотя одно не отменяет ни другое, ни даже третье.
– А ведь бизнес, – сказал он, – даже сейчас интересует не бессмертие, а возможность на нем заработать.
– Возможно, – сказала Аллуэтта, – от них лично бессмертие и так не уйдет?
Она взглянула на Максима, тот покачал головой:
– Могут не дождаться.
– Почему?
Он двинул плечами:
– Мы не знаем, все ли включатели старения отключили или в темноте закоулков прячутся еще сотни?
– Джордж уверяет, – сказал Френсис, – что все. И вредных последствий не будет. Я тоже почти оптимист… умеренный, но оптимист.
– Ты у нас орел, – сказал Максим мрачно, – как в политике, так и в бабах, серфинге, нумизматике, сиськах Ани Межелайтис… а Джордж, хоть и дурак во всех этих важных вопросах, зато в плане хирургии на хромосоме как бы виртуознее всей нашей группы. Но и он все равно дурак.
– Блин, – повторил Фрнсис уже озадаченно, – как может быть дурак во всем и быть в чем-то умным?
– Жизнь полна парадоксов, – заметил Максим. – Зато вот отец Аллуэтты всегда и во всем умный. И на все вопросы знает точные ответы.
Аллуэтта дернулась, не зная, как реагировать, но заставила себя быть овечкой и сопеть в тряпочку, а Френсис посмотрел на нее и предположил задумчиво:
– Все в руке Божьей? Ну да, это универсальный ответ… Кстати, нашего священника давно не видать…
– Сплюнь, – посоветовал Максим. – Тебе что, хотелось бы, чтобы нам прислали действительно умного?
– Ни в коем случае, – сказал Френсис испуганно. – Этот попище в самый раз, словно со страницы демотиватора… Хотя, если подумать, там все должны быть такого же высочайшего и недостижимого нам уровня. Теология, брат, это не какая-то сраная нейрохирургия!
Аллуэтта сказала робко:
– А вы можете хоть сейчас не о своих проблемах?.. Вам же нужно общаться с заказчиками, спонсорами, донаторами, инвесторами…
Максим поморщился:
– Такие конфы больше для галочки. И совместных выпивок. Серьезные инвесторы пристально следят за ходом наших работ, им лапшу не повесишь. Хотя, конечно, есть случаи… Кстати, насчет возможности бессмертия для их детей я хоть и всобачил из спекулятивных соображений, но это правда и за это могут ухватиться.
Френсис покачал головой:
– Да, уже можно… за детей мы глотки порвем, однако… гм…
– Что?
– Сам знаешь, – огрызнулся он, – нам тоже жить хочется… долго. А это не только инстинкт, но и рациональность. Все-таки из детей получится всякое, наркоманы и бездельники тоже, а взрослые уже накопили огромный запас знаний, у них жизненный опыт, научные достижения… которые нужно хотя бы сохранить!.. Потому я предвижу встречную волну увеличения продолжительности жизни взрослых… особенно тех, кто уже близок к последней черте.
Максим сказал хмуро:
– С детьми проще. Теоретически я любому младенцу за два часа могу вживить гены, что сделают его очень долгоживущим, если не вечноживущим, а для взрослых такой методики пока, увы…
– Взрослые всколыхнутся, – предупредил Френсис. – Многие до сих пор не верят, что такое возможно. Но как только появятся первые младенцы, которые будут жить вечно… представляешь, что начнется?
Максим сдвинул плечами:
– Олигархи и миллиардеры к этому давно готовы. Разве не на их деньги существуют все наши исследовательские центры? А остальная масса особой роли не играет. Они могут только организовывать митинги протеста, сами толком не понимая, против чего протестуют.
– А когда поймут, – сказал Френсис, – плюнут и разойдутся. Им и так хорошо, а в сингулярности страшно… Ладно, я пошел подвизаться, а то Аллуэтта меня сейчас убьет.
Он примирительно улыбнулся и в самом деле почти сразу растворился в толпе респектабельных джентльменов и ярких женщин.
Аллуэтта сказала просительно:
– Вы хоть где-то можете не говорить о работе?
– Все любят говорить о самом интересном, – напомнил Максим. – А о чем еще говорить? О сиськах Ани Межелайтис?.. О наводнении в Греции?.. Разрешат ли педофилию и некрофилию в Ираке?.. Это судя по тому, насколько крепкие корни пустит там демократия.
Она поинтересовалась опасливо:
– А ты… над собой никакие опыты не проводишь?
Он сдвинул плечами:
– Сейчас не девятнадцатый век. Единичные опыты ничего не дают. Сейчас обязательно над большими группами плюс должны быть такие же по численности контрольные.
Она сказала тихо:
– Это хорошо…
– Почему? – спросил он. – Что бессмертие достанется сперва другим?
Она сказала, глядя ему в глаза:
– Если ты погибнешь, то… как же я? Кто мне будет платить жалованье лаборантки?.. Кто будет кричать, что кофе принесла недостаточно горячим?
– Я разве такое кричал?
– Кричал.
– Когда?
– Всегда, – сказала она, – только молча. Но я все равно слышу. Я тебя все равно слышу без всяких имплантатов. И что-то мне кажется, ты все-таки над своим геномом тоже поработал.
Максим ухмыльнулся:
– Естественно. Зачем мне брать человека с улицы?.. А потом гоняться за ним для повторного забора материала через каждые три месяца?.. Да, свой геном я знаю лучше, чем чей-то другой.
Она спросила шепотом:
– А мой посмотришь?
– Зачем?
Она посмотрела ему в глаза:
– Хочу, чтобы ты знал обо мне все.
