— А возможно, и вообще никогда.
Я кивнул, глядя на ряды надгробий на неосвященном участке кладбища, обозначавших могилы подменышей, которые не упокоились с миром, а были оживлены Морриган.
— До свидания, — сказала она.
Не дождавшись ответа, Морриган положила свою ладошку мне на макушку. Это было очень нежное и очень странное прикосновение.
— Я люблю тебя, — сказала она. — И когда я говорю тебе «до свидания», это не значит, что мы расстаемся навсегда или надолго. Это просто значит, что я иду домой, и тебе тоже пора.
Она наклонилась, подобрала с земли свою куклу и отряхнула ее от грязи, вид у нее при этом был непривычно взрослый. Не оборачиваясь, Морриган подошла к входу в склеп и остановилась над телом своей сестры.
Хрупкая красота Госпожи исчезла. Ее лицо из белого сделалось изжелта-бледным, вены черной сеткой проступили под кожей. Испуганные глаза налились кровью.
— Бедная ты уродина! — вздохнула Морриган, качая головой.
Она махнула рукой синюшным девицам, и те, перешептываясь, подбежали к ней, приподняли тело Госпожи и поволокли его по грязи в сторону Орчард-стрит и шлакового отвала.
Глухо, словно во сне, до меня донеслось пение птиц. Свет тоже изменился, стало теплее. Выцветшее небо уже начало алеть над горизонтом. Я вдруг подумал, что здесь давным-давно не видели восхода солнца.
В полном молчании мы все побрели к выходу, огибая надгробия.
Росуэлл и Дэни пару раз затеяли беззлобную перепалку, но никто их не поддержал. Натали все также сладко спала на плече Дрю.
В какой-то момент я наткнулся на Тэйт и поразился тому, какая она настоящая и плотная. Она, не говоря ни слова, обняла меня. Боль в руке почти не чувствовалась.
Кладбище лежало тихое и прозрачное, будто пригрезившееся и все это мне привиделось во сне — и мы шестеро, и эта узкая грязная тропинка.
Глава тридцать первая
РАССВЕТ
На Конкорд-стрит над нашим крыльцом все еще горел фонарь, слепящий в тусклых предрассветных сумерках. Мы всей гурьбой поднялись по ступенькам, словно не могли расстаться друг с другом.
Я подергал ручку, но дверь была заперта, так что мне пришлось ненадолго привалиться к перилам, чтобы справиться с головокружением. Потом я собрался с силами и позвонил.
Эмма открыла дверь, взглянула и бросилась мне на шею. Я был с ног до головы в крови и грязи. Весь — куртка, руки и лицо — но Эмма прижалась ко мне и не отпускала. Она вся опухла от слез, словно проплакала целый год.
Отец рвал на себе волосы, меря шагами кухню. Мама неподвижно сидела за столом, сцепив руки перед собой, словно ожидая, когда он успокоиться.
Когда мы ввалились в дверь, они оба повернулись к нам. Целая буря чувств отразилась на лице отца — шок, смятение и облегчение, облегчение, облегчение. У мамы был такой вид, будто она вот-вот упадет в обморок, из чего я заключил, что выгляжу, наверное, просто ужасно.
Эмма висела у меня на руке, рядом стояли Тэйт и близнецы, все вместе мы, наверное, походили на кадр из военной кинохроники. Только Росуэлл выглядел относительно невредимым. Он держался настороженно и слегка насмешливо, как будто случайно затесался в нашу толпу.
Отец замер у противоположной стороны стола, глядя на меня. На всех нас.
— Ты серьезно ранен? Нужно ехать в больницу? — хрипло выдохнул он, и я почувствовал острый ржавый запах тревоги.
Я покачал головой, наклонился над столом и уперся здоровой рукой в столешницу.
— Часть крови не моя.
Он кивнул, провел рукой по глазам.
Мама, не отрываясь, смотрела на Натали, которая уже проснулась и сонно обводила глазами нашу кухню, продолжая крепко обнимать Дрю за шею. Мама подошла к ней, взяла ее личико в ладони, заглянула ей в глаза, потом отпустила Натали и повернулась ко мне.
— Это ты сделал? Ты вернул ее?
Я не ответил. Ведь это сделал не я. По крайней мере, не я один.
— Ты спустился туда, чтобы вывести ее наружу?
Я кивнул. Мне было уже ясно, что последует дальше: «Как ты мог так глупо рисковать собой?» Или, скажем: «Неужели ты не понимал, насколько это опасно?»
Но сейчас я не хотел говорить об этом. Потому что только-только начал осознавать, насколько был равнодушен к миру и закрыт для любви до того, как встретился с Морриган.
Я открыл рот, чтобы прервать маму, но, видимо, мысли слишком ясно отразились на моем лице, потому что она не стала дожидаться ответа, быстро пересекла кухню и обняла меня, обхватила за шею.
— Ты вернулся, — прошептала она. — Ты мог пропасть навсегда, но ты вернулся.
Это было так странно — стоять на кухне и обнимать маму. Моя мама была не из тех, кто любит плакать или обниматься, но сейчас она меня не отпускала.
— Ты герой, — прошептала она, комкая ткань на спине моей толстовки. — Настоящий герой!
Если быть совсем честным, то я не был никаким особенным героем. Я просто сделал грязную работу и совершил несколько безрассудных поступков, а потом закрыл глаза и понадеялся на лучшее. Нет, это не было геройством. Но мне было приятно знать, что мама считает иначе.
Я поднялся в ванную и, как смог, смыл с себя часть крови и грязи. Вся шея и одна сторона лица у меня были располосованы отметинами от когтей, зато рваная рана на руке почти затянулась, благодаря зеленой мази Джанис. Судя по тому, как быстро шло заживление, через несколько часов даже шрамы должны были исчезнуть.
Из зеркала на меня смотрело бледное и изможденное лицо живого мертвеца, зато мои глаза из черных сделались карими и, честно говоря, этот живой мертвец был все-таки больше живым, чем мертвым.
Выйдя из ванной, я увидел ждущую в коридоре Эмму. Ее рубашка была в грязи и бурых пятнах моей крови. Несколько секунд мы молча стояли, глядя друг на друга. Вид у Эммы был совсем измученный.
— Что она тебе сказала? — спросила сестра, забрасывая мою руку себе на плечи, чтобы я мог ее обнять.
Притянув ее к груди, я задумался о маминых словах, таких загадочных и таких неожиданных.
— Что она рада, что я вернулся. Что она думала, будто я никогда не вернусь.
— Значит, она тебя любит.
— Я знаю.
Эмма улыбнулась.
— И я тоже. Но это ты тоже знаешь.
Я тоже улыбнулся и обнял ее так крепко, что она взвизгнула.
— Я всегда это знал, чокнутая. Всегда-всегда.
Глава тридцать вторая
СВОЙ
Понедельник был настолько обыкновенным, насколько это было возможно, учитывая обстоятельства. То есть, вполне обыкновенным. Чего у Джентри было не отнять, так это способности давать жизни возвращаться в нужное русло.
