— Что скажешь? — поинтересовался Норт, и я не могла избавиться от чувства, что он меня проверяет.
Я испытала сильное искушение ответить: «Нет, ничего не настораживает», — и отдать ему снимок, но…
— Вы измеряли расстояние между двумя проколами? — спросила я у Гарри Ричардса, намеренно не обращая внимания на Норта.
Ричардс несколько секунд рылся в записях, потом поднял голову.
— Восемнадцать миллиметров, — ответил он. — А зачем…
Я не удержалась и посмотрела на Норта. Он удивленно поднял брови, как будто был моим учителем зоологии. И почему, скажите на милость, мне так хотелось произвести на него впечатление?
— Похоже, не слишком большой экземпляр, — рискнула предположить я, поскольку, должна признаться, не была сильна в анатомии гадюк. Просто расстояние между клыками было не настолько большим, чтобы можно было говорить об огромной змее.
— Теория о змее-мутанте не нашла подтверждения, — согласился Норт.
— Я не совсем понимаю… — начал было доктор Ричардс.
Норт повернулся к нему.
— Я полагаю, вскрытие будут делать?
Ричардс кивнул.
— Почти наверняка.
— Попросите патологоанатома тщательно осмотреть ранку и сравнить ее с описанием укусов гадюк, — продолжал Норт. — А еще надо осмотреть тело на предмет других укусов. Кровь нужно…
— А может, сами осмотрите? — спросил Ричардс.
— Я? — изумился Норт. Он отрицательно помотал головой. — Ни черта в этом не смыслю, приятель.
На мгновение я почувствовала удовлетворение оттого, что этому мачо претила даже сама мысль осмотреть труп. Потом сообразила: раз отказался Норт, следующей буду я.
— Мне не с руки просить, — признался Ричардс. — По правде сказать, коллеги не разделяют моих опасений. Самого факта, что эта змея оказалась гадюкой и, соответственно, яд оказался ядом гадюки, для них достаточно. Однако Джон Эллингтон был моим пациентом, и я обязан предоставить коронеру как можно более полную информацию. Пока я не удовлетворен.
Он помолчал, ожидая нашей реакции на свои слова.
— И вы оба, похоже, тоже неудовлетворены, — подытожил он, не дождавшись ответа.
— Меня озадачивает то, что пациент получил сотрясение мозга, — продолжил он. — И настораживает тот факт, что мистер Эллингтон смог убить змею, а попросить помощи был не в состоянии. А к этому еще надо прибавить нападение на семейство вчера ночью и змею в кроватке малышки. Насколько я понимаю, если бы не вы, мисс Беннинг, ее тоже укусила бы змея.
— Я пойду, — решилась я. Потом повернулась к Норту. — Хотя, положа руку на сердце, я плохо разбираюсь в змеиных укусах. Опыта маловато.
Норт смерил меня сердитым взглядом, потом я заметила, что его губы вот-вот растянутся в улыбке.
— Ладно, уговорили, — сказал он, качая головой. — Господи, я начинаю жалеть, что не остался в джунглях!
11
Я раньше никогда не имела дела с трупами, поэтому единственное, о чем могла думать, пока спускалась в лифте в больничный морг: моя мама умерла в то же утро, что и Джон Эллингтон. Мама сейчас тоже лежит где-то в морозильнике. Вероятно, мамино тело в таком же состоянии, что и тело, которое мне придется осмотреть. В голову лезли глупейшие мысли: чехол на трупе будет расстегнут, и мама уставится на меня мертвыми глазами.
Пока лифт шел вниз, я репетировала извинения, которые избавят меня от этого испытания: «Прошу прощения, но на этой неделе умерла моя мама. Я просто не готова видеть труп». Меня, разумеется, поймут, но тут же пристанут с расспросами: когда? как? почему? Появится еще один повод меня пожалеть.
Но я ничего не сказала. Не успела я и глазом моргнуть, как мы уже стояли у дверей морга. Мы вошли, Ричардс провел нас через небольшой зал, где, очевидно, располагаются вызванные сюда родственники умершего, в следующее помещение. Большую часть стены занимало огромное окно. Через него мы могли видеть ярко освещенную прозекторскую. Я стояла и думала: «А что, если я упаду в обморок? А если меня вырвет? Он решит, что я последняя дура».
— Дать куртку? — приблизив губы к моему уху, шепотом спросил Норт.
Я отрицательно покачала головой и отодвинулась от него, чтобы он не заметил, что я снова дрожу. А в помещении было не так уж и холодно.
Гарри Ричардс извинился и оставил нас, а через секунду мы увидели, что он вошел в прозекторскую и обратился к одному из санитаров. Тот взглянул на нас с Нортом, подошел к телефону, перебросился с кем-то парой фраз и кивнул доктору Ричардсу. Когда Ричардс вышел из прозекторской, Норт повернулся ко мне.
— Клара, это не очень-то приятное зрелище, — сказал он. — Ты не обязана это делать. Может, подождешь нас здесь?
Довольно разумное предложение. Я не врач, не герпетолог, поэтому, будь я здравомыслящей женщиной, сразу бы согласилась.
— Вы и сами немного позеленели, мистер Норт, — заметила я. — Может быть, это вам стоит подождать снаружи?
Норт пожал плечами и отвернулся к окну. В этот момент двое лаборантов через двустворчатые двери вкатывали в прозекторскую каталку. Они остановились всего в полуметре от окна, расстегнули молнию на черном мешке и вытащили из него труп. И хотя я настраивала себя как могла, с моих губ сорвался вскрик.
Последние пять дней жизни Джона Эллингтона были не из легких. Надеюсь, ему давали сильные обезболивающие и он не осознавал, что происходило с его телом.
Потому что тело его начало умирать задолго до того, как перестало биться сердце.
Из специальной литературы я узнала, что науке известно двадцать токсичных ферментов, содержащихся в змеином яде. И у каждого из них свои, особые функции. Одни должны парализовать жертву, другие предназначены для того, чтобы разлагать ткани тела жертвы, помогая змее их переваривать. В яде каждого вида змей обычно содержится от шести до двенадцати таких токсинов — свой уникальный коктейль смерти. Гадюка принадлежит к семейству гадюковых, ее яд гемотоксичен — он разрушает формулу крови, некротизирован — вызывает отмирание тканей и антикоагулянтен — препятствует свертыванию крови.
И у всех этих токсинов было время поработать над организмом Джона Эллингтона. Место вокруг укуса, чуть выше ключицы, лишь припухло, но обе руки и левая нога раздулись неимоверно. Одно из наиболее частых осложнений при укусе змеи — острый синдром межфасциального пространства, сопровождающийся вздутием конечностей. Фасциотомии — хирургической процедуре рассечения соединительных тканей для снятия напряжения мышц — подверглась правая рука Эллингтона. От плеча к локтю по обе стороны конечности шли два глубоких надреза. Джон скончался до того, как стало отекать все тело. Раны оставались открытыми, мышцы выпирали из разрезов на усыпанной крапинками коже.
