Я подошла ближе к окну, с любопытством разглядывая тело человека, который несколько лет был моим соседом. Ему было под семьдесят, темные волосы с сединой прикрывали виски и были редкими на макушке. Высокий, выше среднего роста, и в молодости он, пожалуй, был крепким мужчиной.
Этот человек был мне совершенно незнаком, ничто в нем никого мне не напоминало. Спустя сутки после смерти кожа на его лице приобрела лимонный оттенок, что придавало ему сходство с восковой фигурой. Рот был широко раскрыт, как будто он и сейчас пытался вдохнуть воздух. Роговицы открытых глаз были тусклыми, помутневшими.
На мое плечо опустилась рука Шона Норта. Я обернулась и увидела, что он смотрит на большой экран монитора в углу комнаты. Гарри Ричардс, держа в руке маленькую переносную видеокамеру, ходил вокруг стола, а изображение с камеры передавалось на монитор, установленный в помещении, где мы находились. Современные технологии позволили нам с Нортом, не приближаясь к телу Эллингтона, осмотреть его на предмет наличия других укусов.
Омертвение тканей, к счастью Эллингтона, когда он был еще жив, и к нашему счастью, поскольку нам пришлось осматривать его тело, наблюдалось лишь на правой руке. В остальных местах плоть, несмотря на сильную отечность, оказалась неповрежденной. Имелось несколько синяков, но никаких признаков рваных ран. Незначительные ранки могли, конечно, зажить за несколько дней пребывания пациента в больнице. Но крошечные укусы не привели бы к такой интоксикации. Чтобы произошло то, что случилось, клык змеи должен был глубоко проникнуть в ткань. Если бы у Джона Эллингтона были другие серьезные укусы, их следы остались бы на теле до сих пор.
А других укусов не было. Через несколько минут тело перевернули на живот, и доктор Ричардс снова стал медленно обходить с камерой каталку. Через двадцать минут мы уже не сомневались, что Джона Эллингтона другие змеи не кусали.
— Похоже, мы ни на йоту не продвинулись к разгадке этого случая, — сказал Гарри Ричардс, даже не пытаясь скрыть разочарование.
— Не знаю, — ответил Норт. — Пожалуйста, покажите еще раз рану на шее. Клара, подойди сюда.
Интересно, как это получилось, что я позволила Норту мной командовать? Но я, тем не менее, подошла к монитору. Камера в руке Гарри Ричардса была направлена на место укуса на шее Джона Эллингтона. Норт отступил, пропуская меня к экрану.
— Скажи, что ты видишь, — потребовал он.
Я всмотрелась в изображение. Два прокола, каждый приблизительно четыре миллиметра в диаметре, на расстоянии не больше двадцати миллиметров друг от друга, как раз над ключицей.
— Прошу прощения, — произнесла я, — но…
— Камера может увеличить изображение? — спросил Норт. Через секунду изображение увеличилось в два раза.
— Подумай, как кусает гадюка, — подсказал Норт. — Расскажи, что знаешь.
Я задумалась. У некоторых змей, например кобр, относительно короткие клыки, которые зафиксированы на челюсти. У гадюковых клыки намного длиннее. Змея выпускает их при нападении — они выдвигаются вперед, принимая вертикальное положение, а в состоянии покоя они занимают горизонтальное положение, концами назад.
— У гадюк клыки длинные, — сказала я. — Уколы должны быть довольно глубокими.
— Перед нами именно такие. Продолжай…
— Гадюки, укусив жертву, тут же ее отпускают. Они кусают один раз, используя нижнюю челюсть, чтобы глубже вонзить клыки в тело жертвы.
— Сколько зубов у гадюки на нижней челюсти?
— Обычно два ряда.
— Если нижняя челюсть обязательно участвует в механизме укуса, разве не должны быть видны отметины от нижних зубов?
Я подняла на него глаза, забыв о своем раздражении, потом вновь посмотрела на рану.
— Да, — согласилась я. — Должны.
Гарри Ричардс ровно держал камеру, но бросал в нашу сторону тревожные взгляды. Даже два санитара морга теперь заинтересовались происходящим.
— Тут ничего нет, — сказал Ричардс. — Никаких следов зубов ниже раны.
Норт пропустил его замечание мимо ушей.
— А что насчет верхних зубов? — спросил он у меня.
— У гадюковых верхних зубов меньше, чем у большинства змей, — ответила я, пытаясь припомнить прочитанное мною, когда работала со змеями. — У них есть мешочки, в которые складываются клыки.
— Диастема, — подсказал Норт.
— Но верхние зубы все же есть. Кажется, два ряда.
— Видны какие-нибудь отметины?
Я отрицательно покачала головой.
В этот момент я обнаружила, что стою на цыпочках, чтобы получше разглядеть изображение на мониторе. Норт обеими руками поддерживал меня.
— Взгляни на эти проколы, — сказал он. — Представь, как клыки входят в тело жертвы…
Я смотрела. Что именно я должна была увиден.?
— Представь, как они выходят из тела жертвы…
Ну конечно же!
— Кожа должна быть разорвана. Она надрывается, когда змея вытаскивает клыки. Края раны были бы надорваны, а сама рана имела бы неправильную форму — по ней можно было бы определить, под каким углом нападала змея.
— Видно что-нибудь?
Я посмотрела на Норта, на монитор, опять на Норта. Он улыбался, я невольно улыбнулась в ответ.
— Нет, — ответила я. — Края раны не надорваны.
— Ладно, ребята, я и так был слишком терпелив, — перебил нас Ричардс. — Кто-нибудь объяснит мне, что происходит?
Норт сделал шаг назад, но руки с моих плеч не убрал. Странно, что я не возражала.
— Ваш пациент скончался от отравления ядом гадюки, — заявил он.
— Ну конечно! — нетерпеливо выпалил Ричардс. — Нам это известно…
— А вот это и есть самое интересное. Если учесть, что гадюка его не кусала.
12
— Вы намекаете на то, что кто-то ввел Джону Эллингтону яд гадюки с помощью шприца? — спросил Ричардс, когда мы вышли из морга. В его голосе слышалось недоверие. По правде сказать, меня это не удивило. — Подобное невозможно даже представить, — продолжил он.
— Проще простого, если жертва находилась без сознания, — ответил Норт. — Насколько мне известно, Джона Эллингтона ударили по голове?
— Он упал, — ответил Ричардс.
— Вы уверены? — уточнил Норт.
Молчание.
— Любой, кто когда-либо держал в руках змею, может добыть ее яд, — заявил Норт. — Возьмите яд у нескольких гадюк — приблизительно шестерых — и получите его столько, сколько обнаружили в крови Джона Эллингтона.
