— Абигейл, за столом не говорят о… — остановила ее Ванесса, и я впервые обрадовалась поддержке сестры.
— Кажется, у вас в поселке появился шутник, — заметил Адриан. — У вас же были случаи хулиганства, верно? Может быть, это кто-то забавляется?
— Умер человек, — резче, чем хотелось бы, заявила я. — Какие тут шутки!
— Точно, — сказала Ванесса.
Адриан потянулся, чтобы наполнить бокалы — свой и отца. Мы с Ванессой никогда не пили.
— Я считаю, нам необходимо обсудить то, что произойдет в пятницу. Эндрю дал согласие, отец?
Эндрю Тремейн — епископ Винчестерский, начальник отца и давний друг нашей семьи. Его и попросили отпеть маму. Отец ответил, что Эндрю согласился провести службу, и Ванесса начала посвящать нас в свои планы относительно похорон. Я видела, как отец кивает в знак одобрения на ее предложения о выборе цветов, псалмов и молитв. Я решила отключиться. Для меня не было никакой разницы, будут на могиле у мамы розы, лилии или ромашки с лютиками. Мама умерла. И с ней, похоже, умер мой последний шанс примириться с тем, чему она позволила случиться. Я столько лет ждала подходящего момента открыто заявить матери, что она разрушила всю мою жизнь. Теперь мне никогда не услышать ее извинений. Да и ей не узнать, что она была для меня центром мироздания.
— Глобальное потепление, — произнес мой зять, который тоже не обращал внимания на разглагольствования Ванессы. — За многое придется ответить. Что мы пережили? Самый теплый за все время научных наблюдений апрель, а за ним такой же теплый май. А насколько увеличилось население! Так везде и кишат.
— Ты о чем? — спросила я.
— О змеях, — ответил он, глядя на меня и сильно щурясь. — Мне кажется, мы все похожи на змей.
— Тетушка Кларочка!
— Да, Тростинка?
Обед я как-то пережила. Мы с моей младшей племянницей сидели в тени яблонь, в глубине отцовского сада, обнесенного стеной, и кормили совят. С каждым дуновением ветерка нас осыпало, подобно ароматному снегопаду, конфетти из яблоневого цвета. Сквозь широкие кованые ворота мы видели, как на реке плавают лебеди.
— У меня обхват талии сорок четыре сантиметра! — возмущенно заявила племянница.
Она наклонилась, осторожно держа пинцетом дохлую мышь. Абигейл при любой возможности заявляла о своем желании стать ветеринаром, как тетя Клара, — подозреваю, она уже понимает, как это действует ее матери на нервы, — но пока не могла толком справиться с кормлением птенцов.
— Извини — Бревнышко, — поправилась я, наблюдая, как трепещут на ветру кудряшки вокруг ее личика.
У Абигейл такие же длинные блестящие каштановые волосы, как и у меня.
— Можно задать тебе вопрос?
— Да.
— Но мама мне не разрешает.
Я несколько секунд молчала.
— Ну, тут уж все зависит от тебя самой: насколько сильно ты этого хочешь, веришь ли ты своей маме, понимаешь ли, что она зря советовать не станет, — наконец произнесла я.
— Значит, можно? — не задумываясь, переспросила Абигейл.
Я нагнулась над клеткой, чтобы скрыть улыбку.
— Задавай, я ей не скажу.
— Я прочитала в газете о лицевых трансплантатах. Интересно, а тебе можно вживить такой?
Совята немного успокоились. Я взяла одного и осторожно посадила на протянутую руку Абигейл. Примерно через неделю я подсажу их в клетку к приемным родителям и огражу от всяких контактов с людьми. А пока побыть несколько секунд в детских руках совенку не повредит.
— Мне все равно, как ты выглядишь, — поспешно заверила меня Абигейл. Ее восьмилетний умишко допускал возможность того, что мама все же была права. — Просто я подумала, что тебе будет приятнее…
Ее голосок оборвался.
— Было бы, — медленно проговорила я. Честно сказать, я не была готова к подобному разговору. — Но боюсь, для меня трансплантатов еще не придумали.
— Почему?
— Я мельком просмотрела эту статью, — призналась я. Интересно, часы, проведенные в Интернете и за изучением журналов, можно назвать «мельком просмотрела»? — Знаешь, при использовании трансплантатов всегда есть опасность того, что организм их не примет. Тогда инородное тело придется удалить. Согласна?
— Да-а, — протянула она.
— Поэтому органы пересаживают только в случае крайней необходимости.
— Но мужчине в статье…
— Да, ему пересадили, — перебила я девочку, забирая у нее совенка и опуская его назад в клетку. — Но у него лицо было сильно изуродовано. Намного сильнее моего. Он не мог ни есть, ни говорить. И тем не менее это очень рискованная операция. Ему придется всю оставшуюся жизнь принимать большие дозы стероидов и лекарств, подавляющих иммунитет, чтобы не допустить отторжения тканей. А от приема этих препаратов возрастает риск заболеть раком, могут отказать почки. Но даже эти лекарства могут не помочь, и тело все равно отторгнет трансплантат.
— И что тогда?
Не хотелось бы думать о том, что будет тогда. Лицо почернеет и в конце концов пересаженные ткани просто отпадут.
— Трансплантаты придется удалить. Человек будет выглядеть еще хуже.
Абигейл крепко сжала мою руку.
— Не нужны тебе трансплантаты, — сказала она.
— Да, — согласилась я. — Не нужны.
Я встала, подняла клетку с совятами, и мы с Абигейл побрели к дому.
14
Я подскочила, как распрямившаяся пружина. Одеяло и простыня соскользнули на пол, когда я опустилась на колени, не решаясь пошевелиться, вглядываясь в темноту, где притаилась чрезвычайно опасная змея. Дрожащей рукой я потянулась к ночнику у кровати и включила его. Ничего. Мне просто снился сон.
Ладно. Глубокий вдох. Если даже я начинаю нервничать из-за этих змей, что уж тогда говорить об остальных жителях поселка? Посмотрела на часы и почувствовала себя глупо. Около трех ночи — вот-вот зазвонит будильник. Пора кормить совят.
Я встала, не чувствуя себя отдохнувшей. Вчера я поздно вернулась домой. Отец предлагал мне переночевать у них, но я промямлила что-то о тяжелобольном пациенте. Взяла с прикроватного столика пустой стакан, чтобы налить в него воды. Подходя к двери, я автоматически потянулась к халату, но передумала. Было душновато — ночь выдалась не по сезону теплая. Мечтая о том времени, когда уже не надо будет опекать совят, я пересекла широкий коридор-галерею, служивший мне одновременно и кабинетом.
Здесь кто-то был. Двигал мои вещи.
Клавиатура всегда была отодвинута на пядь от края письменного стола, но этой ночью ее подвинули на пару сантиметров. И находилась она чуть левее, чем обычно.
