— Тсс! — Тяжело дыша, Сельма отстранилась. — Хватит.
Сердце Хельги билось, словно колдовской бубен. Все ж ему удалось справиться с собой — или не только с собой? Вот так вот вести себя с девушкой — чревато последствиями. Во-первых, девушка может обидеться… Правда, похоже, Сельма не очень обиделась, да и не видел никто. Что же касается старого кузнеца — уж в его-то молчании Хельги был уверен.
— Утром я провожу тебя до усадьбы, а затем уйду в море за рыбой, — тихо сказал Хельги. — Кстати, хочешь, довезу тебя до Снольди-Хольма? Встретимся на том берегу, у старых мостков…
Сельма появилась внезапно — Хельги уже начал подремывать, разнежившись под лучами солнца. Тем неожиданней была холодная водица, коей его обрызгала Сельма, зачерпнув пригоршней из ближайшей лужи.
— А? Что такое? — очумело завращал глазами Хельги. — Сельма!
Они спустились к лодке, подняли парус, и небольшое юркое суденышко, лавируя, пошло к устью Радужного залива. Солнечные лучи, отражаясь от волн, зайчиками запрыгали в глазах, и Хельги смешно щурился, высматривая тайные знаки фарватера. Вот — кривая сосна, от нее полповорота влево, вот — черная скала, здесь наоборот — направо, и теперь прямо, все время прямо, почти до самых островков, а уж там…
— Лодка! — воскликнула вдруг Сельма. — И прямо на нас. Ух, и достанется же мне от батюшки, если увидят… Да и тебе тоже.
Хельги кивнул, напряженно всматриваясь в небольшой, быстро приближающийся челн. Кто бы это мог быть? Вряд ли кто-то из людей отца Сельмы Торкеля бонда, слишком уж далек их хутор. Скорее, кто-то с усадьбы Сигурда или братьев Альвсенов. Да все равно кто — слухи пойдут быстро. О том, что дочка Торкеля и сын Сигурда ярла вместе (!), одни (!), без кого бы то ни было еще, катались на лодке. Такие слухи — позор для девушки и всего ее рода. Вот если б были они мужем и женой, тогда, пожалуйста, плывите хоть куда вместе, а до свадьбы — ни-ни! Позор.
— Прячься быстрей под рогожу! — выправляя парус, крикнул Хельги, да Сельма и без него сообразила, что делать. Подоткнув подол, проворно стянула с рыбы рогожку, улеглась ближе к корме, где посуше, накинула на себя…
И вовремя!
— Да поможет Эгир с уловом! — уже кричал со встречной лодки рыбак — узколицый Конхобар Ирландец. Подплыв ближе, ухватился рукой за борт, а глаза — неприятные, холодные — так и шарили вокруг, все примечая: и снулую от жары рыбу, и рогожку, неизвестно, что прикрывающую, и валяющуюся рядом женскую фибулу от сарафана, и парадную тунику юноши.
— А как твой улов, Ирландец? — натужно улыбаясь, поинтересовался Хельги.
В ответ узколицый лишь махнул рукой:
— Пытался наловить что-нибудь в устье. Альвсены говорили — видали там косяк сельди, да вот, видно, ушла.
— Бывает, — согласился Хельги, с нетерпением ожидая, когда же отплывет Ирландец, когда же наступит избавление от любопытных, все примечающих глаз, неприятных, словно бы неживых.
Наконец узколицый кивнул на прощанье, оттолкнулся веслом, и лодка его ходко пошла вдоль берега.
— Слава богам! — отбросила рогожу Сельма. — Все платье теперь рыбой вонять будет. Хельги, подай-ка гребень.
Хельги молча протянул ей костяной гребешок. Распустив волосы по плечам, девушка принялась тщательно расчесывать их, время от времени кидая лукавые взгляды на своего обожателя. До чего ж она была красива в этот момент! Светлые, как пшеничная солома, волосы, длинные и густые, темно-голубые глаза, глубокие, словно воды фьорда, чуть припухлые губы, небольшая родинка, светлая, чуть тронутая весенним загаром, кожа. Левый рукав платья соскользнул, обнажив плечо, и Хельги обдало жаром. Он вспомнил, когда первый раз испытал «это». В прошлую зиму вместе с Харальдом и Ингви ездили на охоту в дальний лес. Возвращаясь, заплутали в пурге, выйдя к усадьбе Рекина ярла. Рекин, как и полагалось ярлу, встретил гостей с почетом. Обнял всех троих по очереди, начиная с Хельги, пригласил в дом. Дом Рекина был побогаче, чем у Сигурда, такой же крепкий, надежный, обложенный тяжелыми серыми валунами. Он напоминал большой длинный сугроб, вытянутый в направлении длинного залива. Во дворе, за выложенной из камней оградой, как и у Сигурда, располагались постройки: амбар, летний хлев, сараи. Корабельных сараев было целых пять — Хельги аж слюной подавился от зависти: однако, много кораблей у этого Рекина.
В доме, освещенном светильниками, гостей провели на почетное место — к самому очагу. Усадили на покрытые шерстяными накидками лавки. Все родичи Рекина в праздничных разноцветных одеждах — успели уже быстро переодеться — чинно уселись рядом. Сам ярл — кряжистый вислоусый муж в дорогом алом плаще — наполнил рог пивом, торжественно пронес над очагом и протянул Хельги. Такие же рога оказались в руках Ингви и Харальда, а также и у всех родичей хозяина усадьбы. Харальд плотоядно облизнулся. Все выжидательно посмотрели на Хельги. Тот догадался зачем.
— Всем известны богатство и честь Рекина ярла, — начал он, внимательно оглядывая собравшихся, и по их глазам угадал, что не промахнулся. Ободренный этим обстоятельством, продолжил тост дальше, похвалив усадьбу и жену хозяина и предложив, по традиции, выпить за здоровье. После чего поднес к губам рог, предварительно плеснув из него пива на горящие угли — вкусно запахло рожью. Следующий тост, во здравие Сигурда ярла, произнес Рекин, потом выступил Ингви — коряво, правда, но ничего, уже, похоже, всем все равно было. Пенилось в пузатых дубовых бочках пиво, булькала в котле мясная похлебка, а на столе, в деревянных мисках, лежали сочные куски свежеиспеченной форели.
На ночь гостям постелили на почетном месте — почти прямо напротив очага. Хельги, как сыну ярла, — отдельно, Харальду — вместе с Ингви. По мнению Хельги, могли б и поближе к дверям постелить, все не так пахло бы хлевом — в доме Рекина, как и во всех прочих домах, скотину зимой держали в доме. Хельги вставил в пазы между балками вертикальную спальную доску, украшенную охранительными рунами, получилось нечто вроде коробки — уж никак на пол не скатишься, даже если очень захочешь. Натянутое меж балками плотное шерстяное покрывало приглушало звуки, создавая полную иллюзию одиночества. Лишь слышно было, как тяжело вздыхали коровы — казалось, прямо над ухом — да где-то на улице истошно лаял пес. И чего разлаялся? Может, крадется к дому злой великан йотун? Или это оборотень, обитатель Нифлхейма, пробует крепость двери своей корявой когтепалой лапой? Хельги заворочался, снял со стены меч, на всякий случай положил рядом на ложе. Хлопнула дверь — видно, кто-то вышел в уборную либо еще по какой надобности, — прощекотал спину холодный поток воздуха. Однако так и радикулит заработать недолго! Пробежали по дому чьи-то осторожные шаги. Остановились прямо напротив. Хельги крепко сжал рукоять меча.
— Ты спишь, уважаемый господин? — тихо поинтересовался из темноты голос. Не дожидаясь ответа, откинулось покрывало, и на ложе Хельги скользнула юркая тень. На ощупь — а темно было, хоть глаз коли, — сын ярла определил, что это женщина. Неужто младшая жена Рекина? Да, пожалуй, нет. Для почетных гостей у каждого уважающего себя хозяина, а уж тем более ярла, специальная наложница есть, красивая и молодая, а то и не одна. Ночная гостья между тем подвинулась ближе, так, что сквозь тонкую ткань платья прощупывалась высокая грудь. Сквозь тонкую ткань… Хельги почувствовал тогда, как нежные девичьи руки погладили его по спине, и сразу же ощутил на губах жаркий поцелуй. А затем наложница Рекина быстро скинула рубаху. Обнаженное тело ее прижалось к Хельги, горячее, нежное, зовущее. Горя от нетерпения — ведь не железный же, — сын Сигурда ярла провел руками по девичьим бедрам, крепко сжал талию, почувствовал, как крепнет, наливаясь соком, грудь, тяжелеют соски и становится громким дыхание…
