Жили они в Киеве, у Копырева конца, и жить было непросто. Кроме старшего, пятнадцатилетнего Юрыша, в доме еще шестеро младших детей, два брата и четыре сестры. Все есть хотят, хоть братья и не сидят без дела — с утра до вечера на торгу да на пристани — где чего помочь, где что запромыслить. Вот и он, Юрыш, так же. Там же, у пристани, услыхал он от рыбаков о том, что люди Дира ищут проводника к дальнему Перунову капищу, что уже почти в древлянской земле, на север от Киева.
Дир-князь был варягом, таким же как и князь Аскольд, истинный правитель Киева, приглашенный именитыми людьми. Дир же был молодым, некрасивым и безвластным. Никто — в том числе и сам Аскольд — не считал его соправителем. Просто был Дир из знатного варяжского рода какого-то Сигурда, а Аскольд-Хаскульд когда-то с этим самым Сигурдом дружил. Вот и привечал Дира, Дирмунда, как его звали варяги. Некоторые даже за глаза называли его не просто Дирмундом, а Дирмундом Заикой, хотя молодой варяг вовсе не заикался.
Хорошо ли, плохо ли было, что князем в городе — приглашенный варяг? Юрыш, как и все киевляне, таковым вопросом не интересовался. Хорошо, плохо… Да обычно. Ни хорошо ни плохо. Были в Киеве князья и задолго до варягов, а Хаскульда пригласили, когда пресекся прежний княжеский род, идущий, как говорят, от самого Кия. Варяги — князья удобные, никому из местных «сильных людей» не родичи, значит, и справедливее правят. А ежели несправедливо, так можно и скинуть головой в Днепр, как уже бывало не раз в стародавние времена, правда, тогда не варягов, тогда своих скидывали, ну а уж с варягами-то еще легче получится. Хаскульд пока правил по справедливости. А Дирмунд ему жутко завидовал — об этом все знали. Да и как не позавидовать? Поставить себя на место Дира — вроде князь, а вроде и нет. Всё от Хаскульда-Аскольда зависит. Впрочем, всё это Юрыша мало заботило, ему-то уж всё равно князем не быть. А заработать — что ж, чего ж не заработать? Тем более — куну!
— Сюда, княже. — Размокшая глинистая тропинка, ведущая через лес к старому капищу, вилась меж деревьями чуть заметной змейкой.
Юрыш и последовавший за ним князь с тремя воинами углубились в лес и быстро пошли по тропе. Вокруг высились мохнатые ели, седые от влаги. Было темно, но зато не очень сыро — дождевые капли, задержанные кронами деревьев, почти не попадали на землю. Долго они шли, нет ли — Юрыш не мог бы сказать, поглощенный лишь тем, чтобы не сбиться с пути, — слишком уж много времени прошло с тех пор, как они охотились здесь с отцом. Ага, вот и старый дуб с вросшими в кору кабаньими челюстями. Челюсти скалились, и казалось, это никакой и не дуб вовсе, а страшное лесное чудовище. За дубом виднелась небольшая полянка с покосившимся от времени частоколом и серыми бревенчатыми строениями — капищем, приземистой хижиной, колодцем. Видно, когда-то здесь жили жрецы. Но теперь в эти места пришли древляне, не очень-то жаловавшие Перуна и совсем не горевшие желанием приносить ему обильные жертвы.
Гораздо выше Перуна древляне ставили солнечного Даждьбога. Перуна, конечно, побаивались, но не настолько, чтобы ежемесячно забивать для него быков, как прежде поступали люди из переселившегося ближе к Киеву затерянного Полянского рода. Вслед за ними покинули капище и жрецы и навещали теперь его лишь иногда, летом, в месяц червень, названный так из-за червей, в обилии выползавших из черной земли навстречу солнечному теплу. Из этих червей делали багряную — «червленую» — краску, коей покрывали щиты и стяги. Ромеи же называли этот месяц — июнь. Ну а сейчас стоит на дворе грудень-полузимник, еще чуть-чуть, и зима! Не застыла бы река, успеть бы обратно. Грудень — потому как груды гниющих листьев везде, ну а почему полузимник — понятно.
— Вот и капище, — сказал Юрыш, и князь по-хозяйски прошел за частокол, словно отлично знал, где здесь что. Зачем тогда проводника брал?
Юрыш пожал плечами — не его это дело. Наоборот, хорошо, что князь не понадеялся на свою память, хоть заработать можно аж целую куну. Хватит, чтоб запастись житом на зиму, да еще купить недорогих подарков матушке да братьям-сестрам. Стеклянных разноцветных браслетов, подвесок из звенящей бронзы да медных колец. Размечтался Юрыш — глаза прикрыл и на дождь — никакого внимания. Отошел в сторонку, к колодцу, прислонился к сосне, что росла рядом… мечтал… даже не сразу увидал идущего прямо к нему князя. За ним — воины, тоже варяги.
— Эй, отрок. — Князь подошел ближе, заглянул в глаза. В левой руке, на ладони, он держал серебряную монету — не обманул! — правую зачем-то заложил за спину. — Нагнись-ка к колодцу, отрок, — засмеялся князь. — Достань водицы.
Юрыш пожал плечами. Водицы, так водицы. Жалко, что ли? Наклонился… И почувствовал, как вывернули ему руку вмиг навалившиеся сзади воины. А из глубины колодца пахнуло вдруг смрадом, какой бывает от гниющего мертвого тела. Ничего не понимая, Юрыш почувствовал боль в вывороченных суставах. От колодца его потащили куда-то… нет, не в капище и не к дубу, а в лес. Зачем-то сорвали кафтанишко, рубаху. Холодный дождь замолотил по голому телу. Юрыш поежился, закричал. Кто-то из воинов ударил его в челюсть, остальные привязали за руки к толстому стволу сосны. Кора и сучки больно впились в спину. Да что же это происходит? Разве он их привел не туда?
— Княже! — В изумлении Юрыш распахнул глаза. А князь, молодой князь Дир, шел прямо на него и уже не прятал за спиною правую руку. В ней он держал… нет, не кинжал, что-то кривое… Серп. О, боги, зачем ему серп? Что он тут жать собрался? Страшный крик боли и ужаса застыл в груди отрока, когда, подойдя ближе, князь вскрыл острым серпом ему живот. Сизые внутренности вывалились на землю, и острая, невыносимая боль пронзила все тело. Юрыш дернулся в крике и захлебнулся собственной кровью — один из воинов по знаку князя перерезал ему горло.
— О Кром Кройх! — взмолился Дирмунд, упав на колени перед истерзанным трупом. — Я, твой верный друид Форгайл Коэл, вновь взываю к тебе! Скажи, где мой враг и где мои люди?
Где-то высоко в небе, за тучами, вдруг загремел гром. Молния, сверкнув, ударила в старый дуб с кабаньими челюстями, и тот вспыхнул, словно высохший на солнце сноп. Воины попятились в страхе, а Дирмунд — вернее, Черный друид Форгайл в теле Дирмунда Заики — нагнулся над телом Юрыша и, вытащив внутренности, разложил их на земле страшным кровавым рядом.
— Далекий город где-то на юге? — внимательно осмотрев кровавые ошметки, прошептал Дирмунд. — Да, именно так. «И». Итиль? Да, Итиль. И все трое там: и Хельги, и мои люди. Но что они там делают? Непонятно. — Дирмунд нахмурился и нагнулся ниже. — Что это за складка на печени… Знак смерти? Да, именно так… И это знак моей смерти! Моей! Кто же мой убийца? — Он взял в руки печень — черные капли крови сложились на земле в знакомую руну… — Хельги! Он убьет меня… Но не сейчас, а много, много позже. А может быть, всё-таки можно этого избежать? Убив его самого… Да, вот линия его смерти… извилистая, словно змея. Змея? Правильно ли я понял волю Крома? Хельги суждена смерть от укуса змеи? Умереть в змеиной яме, как Рагнар Мохнатые Штаны? Что ж, вполне приятная смерть. — Друид по-волчьи оскалился. — Надобно помочь ему…
Он опустился на колени и, подняв голову к небу, завыл, призывно и гулко, как воют подзывающие стаю волки. И те не замедлили явиться. Осторожные серые бестии. И главный — вожак, стремительный, с белой опушкой вокруг лобастой головы, словно с воротником. Чувствовалось, что зверь силен и вынослив. Друид взглянул на него черным колдовским взглядом, и волк, опустившись на передние лапы, жалобно заскулил и пополз к руке Дирмунда. Остальные волки, прижав уши, в страхе скрылись в лесу.
