Небольшой караван двигался по голой степи, кое-где перемежающейся поросшими редковатым лесом возвышенностями. Снег частью стаял во время оттепели, а частью застыл в оврагах и балках длинными ноздреватыми языками. Подмораживало, и, хотя над головами путников по-летнему ярко голубело небо, таящиеся на горизонте серые тучки вполне могли разродиться снежной пургой уже вечером, а то и сразу после полудня. Сурожец не стал рисковать, и как только тучи затянули большую часть неба, велел располагаться на ночную стоянку. Лошадей и волов укрыли в балке, стреножив и крепко привязав, рядом разбили шатры. Развели костер, обогрелись и, плотно поужинав солониной и дичью, повалились спать — кто в шатрах, а люди попроще — накрывшись попонами и плащами около лошадей и тюков с товарами. Там же привязали к кусту и раненого варанга. Нога у него распухла, и Евстафий беспокоился, как бы тот не помер раньше времени. Самолично осмотрел рану, велел слугам привязать полынь к ноге — говорят, помогает.
— И чего это он возится с этим ублюдком, Хакон? Всё равно ведь подохнет.
— Не знаю, господин Лейв. — Старый Хакон пожал плечами. — Судя по ране — выживет… если не умрет сегодня ночью. Видал я такие раны, вот, помнится, плыли мы как-то с Торольвом Бродячей Собакой от земли саксов…
Лейв Копытная Лужа отошел в сторону. Не очень-то его интересовали истории, коими щедро потчевал всех Хакон. Оглянулся на ушедшего в свой шатер сурожца, подозвал лысого Грюма.
— Ночью будешь следить за ромеем, — тихо сказал Лейв. — И если он захочет обойти всю стоянку — Проверить, или еще для чего, — устроишь шум.
— Слушаюсь, мой господин, — поклонился Грюм.
По его мнению, что-то не то делал молодой господин в последнее время. Хельги-ярл, старый враг истинного хозяина Грюма Скъольда Альвсена, до сих пор жив, что же касается торговой удачи, то если бы не старый Хакон, о ней вообще можно было бы умолчать. Да, если так пойдет и дальше, Грюму совершенно нечем будет обрадовать Скъольда. Совершенно нечем. Вот и сейчас — Лейв, видно, захотел поквитаться со Снорри, на которого затаил зло еще с тех пор, как тот хорошим пинком отправил его у всех на глазах в лужу. А если хозяин, ромей, обозлится из-за смерти раба? Это ведь теперь его собственность, а вовсе не Лейва. Впрочем, если купец и обозлится, то это будет хуже только для него. Оружие и воинское умение явно на стороне Лейва и остальных норманнов. Да и вряд ли ромею выгоден конфликт — проводник ведь, в конце концов, тоже не очень-то достоин купеческого доверия. Так что если и подохнет Снорри от руки Лейва, никому до этого не будет никакого дела. Купец обиду стерпит, по крайней мере сейчас. Значит, нечего за ним и следить ночью, так и замерзнуть недолго, превратившись в сугроб, вон, снег-то как повалил — хлопьями.
Снорри Харальдсен спокойно ждал Лейва. Он знал, что Копытная Лужа обязательно придет к нему рано или поздно. Придет, чтобы отнять жизнь. Что ж, пусть приходит. А вот кто у кого заберет жизнь — это еще как сказать. Несмотря на тяжелую рану, Снорри собирался бороться, незаметно разогревал замерзшие руки, потихоньку пытаясь развязать ременные узлы.
А в дне пути от стоянки Евстафия Догорола, не так уж и далеко от Итиля, располагался на ночлег караван Ибузира бен Кубрата во главе с любимым племянником купца, молодым Езекией.
Под надежной охраной шел караван, сам варяжский ярл Хельги, вернувшись из печенежских степей, изъявил желание возглавить охрану. И вот теперь сидели у костра ярл и его друзья — Конхобар Ирландец и послушник Никифор. Саркел являлся для них лишь первым шагом на пути к Киеву. Улыбаясь своим мыслям, ярл вполуха слушал рассказы Никифора о распятом Боге. Видел, как недоверчиво качал головою Ирландец, а Езекия… Езекия, похоже, вовсе не слушал — вертелся, вздрагивал да время от времени подозрительно посматривал в степь. И не зря!
Словно призраки, вылетели из темноты черные всадники в лисьих остроконечных шапках. Загарцевали вокруг костра, свистя и потрясая копьями. Езекия зайцем понесся к оврагу — ловкий бросок аркана прервал его бег, и приказчик в ужасе застонал, увидав перед глазами блестящее острие кинжала… Где же, наконец, охрана? Что-то не слыхать шума битвы! Что, все уже перебиты? Или позорно бежали, отдав на растерзание разбойникам его, несчастного молодого Езекию?
— Не убивай его, Радимир, — неслышно подойдя сзади, попросил Хельги.
— Не убивать? — обернувшись, усмехнулся кривич. — Ты знаешь, ярл, сколько он задолжал моему новому роду? И похоже, не очень-то стремится отдать! Если б не Черный Мехмет, мы б никогда его не нашли.
— Я заплачу, заплачу, — извивался на холодном снегу Езекия. — Клянусь бородой бен Кубрата. Дайте только добраться до Саркела.
— Он заплатит, — кивнул головой ярл. Радимир недоверчиво посмотрел на него:
— Князь Хуслай больше не верит ему и ждет его голову.
— Но ты, ты, Радимир, еще веришь мне?
— Тебе верю, ярл. Но ведь речь о тебе не идет.
Печенеги — молодые, на всё готовые воины — окружили кривича. Глаза их недобро поблескивали из-под мохнатых шапок, и багровый свет костра отражался на остриях сабель.
— Этот парень еще нужен мне, — не доставая из ножен меча, твердо произнес Хельги. — По крайней мере, до Саркела, — тихо добавил он.
— Боюсь, Хуслай будет не очень доволен, — покачал головой кривич.
— Что я слышу, Радимир? — Хельги подавил рвущуюся наружу насмешку. — Ты чего-то боишься?
— Понимаешь, моя супруга, Юкинджа… — Радимир замялся. — К тому же мы тщетно искали в кочевьях предателя Сармака — он ведь вместе с этим презренным приказчиком обманул нас. Что же я скажу Юкин… князю?
— Скажешь всё, как есть. — Хельги чувствовал, что Радимир не хочет идти на конфликт из-за вороватого купеческого приказчика, опасается только реакции своих воинов. Ярл улыбнулся: — А если ты боишься, что из-за этого красавица Юкинджа не накормит тебя ужином, — так поужинай сейчас с нами!
Радимир обернулся к своим:
— Князь Хельги очень хвалит Хуслая и Юкинджу, — перевел он. — И, помня наше гостеприимство, приглашает разделить с ним трапезу.
Печенеги расслабились. Видно было, что они давно уже не ели.
— А как с этим? — Один из воинов — самый юный — небрежно кивнул на валяющегося в снегу Езекию.
— Успеется, — недовольно буркнул кривич, но сразу повеселел, увидев в руках Хельги большой серебристый кувшин, явно не пустой.
— Мы хотели перестрелять вас внезапно, — изрядно испив доброго ромейского вина, разоткровенничался Радимир. — Не знали, что ты здесь. Банщик говорил только про приказчика бен Кубрата. Подкрались, натянули луки… Тут-то я и услыхал знакомые вопли Никифора.
— Это были вовсе не вопли, друг мой, — обиженно отозвался послушник. — Я читал молитвы.
Кружась, падал снег на шатры, на укрытые рогожей повозки, на остроконечные шапки печенегов.
— Незаметно подкрались, говоришь? — усмехнулся ярл. — Желтый бунчук на твоей шапке я узнал бы и на гораздо большем расстоянии.
