— Цыть! — убедившись, что пес до него не достанет, рявкнул Борич. Углядел в углу двора небольшое, прилепившееся к амбару строение, ринулся туда, приложив к животу руки. Уж так накатило! Еле успел спустить порты, присел блаженно… А когда собрался выйти, услыхал вдруг приглушенные голоса. Один — хозяйский. Вышел-таки Ермил Кобыла на улицу — интересно, зачем? Может, тоже по тем же делам? Наверное, спрашивает, чего кобель лает? Служка оправдывается… ага, заработал затрещину… Побежал куда-то… Скрипнули воротца… Снова послышались голоса. Вроде как торговались.
— Да что ты, батюшка Ермил, нешто за такую красу да всего одну ногату? Хоть бы две.
— Две родичи тебе подадут. Той девки, с которой ты эти подвески снял.
— Тьфу-ты, типун тебе на язык. Добавь хоть пару резан.
— Леший тебе добавит. Еще что-нибудь есть?
— Вот, пряслице…
— На шею себе надень вместо ярма! Мне-то оно на что сдалось? Кому я его продам-то? Ладно, подвески, но прясло? Что, больше совсем схитить нечего?
— Так весна ж, батько. Народу мало, а тот, что есть, пасется, ставни да воротца накрепко запирает.
— А ты б хотел, чтоб незапертыми оставляли? — Корчемщик засмеялся. Потом резко оборвал смех: — Знаешь такого парня — Овчара? Подумай… Две ногаты за все: за подвески, кольцо и пряслице.
— Да побойся… ладно, давай… Послышался звон.
— А Овчара сыщу, ежели надоть. Чего с ним сделать-то?
— После скажу, как сыщешь.
Смолкло все. Торопливые шаги заскрипели по снегу к воротам. Хлопнула дверь.
— Ага, Ермил Кобыла, — выходя из уборной, тихо прошептал Борич. — Значит, не брезгуешь краденым? Хорошо. — Он тихонько засмеялся и, осторожно пройдя по скользкой дорожке, заскрипел широкими ступеньками крыльца. Полускрытый тучами месяц все так же висел в темном ночном небе и, казалось, насмешливо щурился.
Утром Конхобар Ирландец встал рано, еще до восхода. Покричал слугу, потребовал бражки. Тот ломанулся в погреб, да перепутал спросонья, притащил вместо бражки квас. Тоже, конечно, хмельной, но не такой, как бражка. Жаль, вина не было — вино-то Конхобар еще в прошлый месяц все выпил, теперь уж до самого лета без вина, до появления первых гостей заморских. Ну и ладно. Бражка-то ягодная ничуть ведь вина не хуже! Лучше даже — забористей. Совсем одичал с тоски Конхобар Ирландец, скучно ему было… впрочем, не так скучно, как одиноко, вот и гнал от себя нехорошие мысли, топил тоску в вине да браге. Вроде ведь всего в жизни добился, раньше и не мечтал о таком. И все же — одиноко. Скучно. Так ведь и не заснул больше, промаялся до утра — на пару с хмельным квасом. Едва забрезжило, накинув на плечи плащ, вышел на крыльцо, оперся, пошатываясь, на резные перильца. Теплый ветер швырнул в лицо мелкую дождевую пыль, Ирландец с наслаждением вдохнул пропитанный влагой воздух.
— По здрову ли спалось, господине? — поднялся по ступенькам Найден. В чистом кафтанце, весь такой опрятный, причесанный. Конхобару даже стыдно стало своего внешнего вида — туника грязная, борода топорщится дыбом, волосы — патлы.
— Не велеть ли баньку истопить? — улыбнулся, глядя на него, парень. Словно ведь мысли читал, стервец!
Хотел было Ирландец послать его вместе с банькой куда подальше, а потом вдруг посмотрел вдаль, на синий лес, на затянутое разноцветными — бурыми, розовато-желтыми и даже синими — облаками небо, усмехнулся, закашлялся.
— Скажи, — кивнул. — Пускай топят.
Забегали, засуетились по двору слуги. Натаскали в баньку дровишек, затопили — черный духовитый дым повалил через щели.
Найден одобрительно смотрел на все это с крыльца: вот, ладно-то! И самому бы помыться неплохо, чай, после хозяина жар останется.
После бани, распаренный и красный, Ирландец уселся за стол. Рука его, уже более не дрожащая, сама собой потянулась к кувшину… Так ведь и не успел дотянуться! Вошел управитель Найден с докладом:
— Человек к тебе, господине.
— Что за человек?
— Грамоту, говорит, знает гораздо!
— Грамотей? — Конхобар оживился. — Зови.
Низко кланяясь от самой двери, в горницу бочком вошел мужичонка в крашенном черникой плаще, но с цветным поясом. Узкое морщинистое лицо его прямо-таки источало доброжелательность, темные глаза из-под кустистых бровей внимательно разглядывали хозяина. Слишком внимательно, так, что Ирландец чуть не поперхнулся квасом. Совладав с собой, взглянул строго:
— Грамотей?
— Буквицы ведаю, — с неожиданным достоинством ответил вошедший.
— Звать как?
— Борич. Огнищанин бывший.
— Ведом ли тебе язык людей фьордов?
— О, да, господин, — на том же языке отвечал Борич.
— А земляная наука? — Взяв с очага уголек, Ирландец нарисовал прямо на лавке треугольник. — Чему равны квадраты малых сторон?
Огнищанин усмехнулся:
— Квадрату большей. То доказал еще еллинский ученейший муж Пифагор.
— Верно. — Ирландец довольно похлопал Борича по плечу. — Откуда сие ведаешь?
— Жил когда-то в Царьграде, в рабстве.
— Вот как? И бежал?
— С русью… Те набегом пришли, грех было не воспользоваться.
— Что ж… — Конхобар вновь уселся за стол и громко позвал управителя: — Неси грамоту, Найден, ряд составлять будем.
Ученейший муж, Борич, или, как его прозвали на дворе Ирландца, Огнищанин, оказался человеком нелюдимым, замкнутым, однако дело свое знал и вместе с Конхобаром быстро разобрал все долговые и рядные грамоты, написанные на пергаменте, березовой коре и даже на специально выделанных деревянных дощечках. Дощечки те хранились в амбаре на усадьбе Хельги-ярла, что располагалась не так уж и близко от Ирландца, почти в центре Ладоги-Альдегьюборга. Конхобар не очень-то любил заходить туда в отсутствие ярла — не сложились у него отношения с Сельмой, ну никак не хотели складываться — супруга ярла терпела его только в силу необходимости, разговаривая, презрительно кривила губы. Помнила прошлое, как едва не принес ее Ирландец в жертву кровавым кельтским богам, когда был еще верным адептом Черного друида Форгайла. Много воды утекло с тех пор, другим уже был Ирландец, превратился из помощника друида в одного из самых главных его врагов, но вот как-то не очень доверяла ему Сельма. Ну и пес с ней!
Нарядился к поездке Ирландец. Надел чистую щегольскую тунику, желто-коричневый кафтан без рукавов, с опушкой из бобрового меха и пуговицами из оправленного в серебро сердолика. Накинул на плечи длинный плащ, изумрудно-зеленый, как далекие луга Ирландии, заколол его золотой фибулой в виде неведомого трехкрылого зверя, стянул черные волосы золоченым обручем — так и поехал без шапки, и волосы разметались на ветру, словно крылья ворона. Нарочно не подстригал их Конхобар, следуя здешнему обычаю, в Ирландии короткие волосы издавна носили друиды, а с ними он не хотел иметь ничего общего. Так и явился в усадьбу ярла, холодно кивнул Сельме — та еле ответила на приветствие — и пошел к амбару, прихватив с собой оказавшегося дельным помощником Огнищанина. К полудню разобрались в грамотах… А уж ближе к вечеру засобирался Ирландец в корчму. Как обычно…
