Хельги часто спрашивал себе — любил ли он Ладиславу так же, как жену? И не мог ответить… И все чаще думал о юной девушке с глазами как васильки, с которой было связано так много… Ладислава, Ладия… Ярл искал ее после возвращения из Халогаланда. Искал напрасно — девушки не было в городе, а ее родственник — кузнец Онфим Лось — пожав крутыми плечами, ответил лишь, что девчонка подалась куда-то в леса, к дальним родичам, зачем так поступила — не сказала.
— Ей бы замуж, — вздыхал кузнец. — Да, видно, не захотела, ушла. Своевольная стала девка, упертая. Ну, да в нашем роду все такие…
Хельги тогда вдруг почувствовал облегчение. Ну, была бы Ладислава — и что? А вошла б она в его дом? Законы викингов дозволяли знатным людям иметь несколько жен. Дозволяли… Только вот Хельги почему-то не хотел поступать так. Почему? Любимая должна быть одна… А если две вместе — и рядом — это как-то нехорошо… Нехорошо не по меркам Хельги, а по меркам Того, Другого… И ярл не мог рассуждать иначе!
Значит, наверное, и к лучшему, что Ладислава исчезла, ушла, неизвестно куда. Даже не оставила знака — а ведь оставила бы, если б захотела.
Ярл сглотнул слюну. Он вдруг понял, что терзало его последнее время. Мысль о Ладиславе… Вернее — мысли…
Густой лес с обеих сторон постепенно стал реже, а потом и совсем исчез. Из-за кустов высветлилась длинная пустая поляна — заснеженное озеро.
— Эй, дядько Трофим! — озаботился Жердяй. — А выдержит лед-то?
Трофим Онуча усмехнулся в усы:
— Выдержит, паря, не сомневайся. Не таких выдерживал.
Сначала на лед вышла дружина, за воинами потянулся обоз — девять саней, шесть из которых уже были загружены данью — медом и воском, мехами, мясом и рыбой — остальные четыре еще нужно было загрузить. Впереди, над холмами и лесом, заползали темные тучки, закрывая желтые, выкатившиеся было на небо звезды. Теплело, видно, к метели или уж, по крайней мере, к обильному снегопаду, такому, что заметает все стежки-дорожки так, что ни пешему не пройти, ни конному не проехать. Плохо это, что снег. Не шел бы лучше. Ну, может, не такой и сильный будет? Трофим Онуча с тревогой посмотрел на небо и подогнал лошадь. Сани его были нагружены полностью. Хорошо Жердяю — у того пока пусты. Если будет такой снег — хорошо б и перегрузить часть всего на пустые, надо будет сказать князю. Трофим вдруг улыбнулся — первый раз он встречал знатного варяга, который бы прислушивался к чужим советам, даже к советам смердов. И, по мнению Трофима, правильно делал, что прислушивался. В чужой-то земле прежним умом не проживешь — надобно и местных слушать. Редко такое бывало, чтоб слушали. Но бывало все-таки. Вот и сейчас послушал князь, и хорошо, что послушал, — эвон, пилили бы в пургу по реке да по озеру, за тридевять земель киселя хлебали б. А так… Вон, уже и прорубь, и тропинка. Скоро, совсем скоро — усадьба.
Она внезапно выглянула из-за лесочка темнеющим на снежном склоне холма частоколом. За частоколом маячили приземистые строения, уныло поскрипывали на ветру распахнутые настежь ворота. Ждал, что ли, кого Конди? Собаки не лаяли — может, и вправду ждал?
Чтобы зря не пугать хозяев, Хельги остановил дружину. Отправил вперед Трофима — иди, мол, взгляни да предупреди, чтоб встречали. Сам при этом усмехнулся в усы — не может такого быть, чтоб столько людей не заметили местные. Тогда почему не вышли навстречу? Чего худое замыслили? Супротив тяжело вооруженной дружины? Самоубийцы…
Трофим Онуча выбежал из ворот с жалобным стоном.
— Там… Там… — размахивал он руками.
— Да что там? Говори толком?
— Убиты… Все убиты… И сам Конди-старик, и все… — Трофим покачал головой. — Эвон, идите, смотрите сами.
Очутившись в усадьбе, ярл велел зажечь факелы. В их дрожащем свете осмотрел с бесстрастным лицом валявшиеся на дворе трупы, отрезанные детские головы на шестах, замученных в доме дев.
— Баловались с ними, — осмотрев девок, сглотнул слюну кто-то из дружины. — Видно, колбеги. Говорят, они и раньше такое творили.
Хельги не слушал. Велел только, чтоб зажгли побольше факелов. Все хотелось увидеть, не упустить никакой малости — и сделать выводы. Колбеги — не колбеги — кто-то же сделал это? А за сделанное — должны ответить. Ответить и по закону, и по обычаю.
— Может, мстил кто? — высказал предположение Снорри. Ярл задумчиво покачал головой. Он и сам так поначалу подумал, но… Что значит месть? Мстят ведь не человеку — роду. Здесь — как раз похоже на то, судя по всему — вырезан весь род Конди. Только зачем было вырезать всех? Ведь достаточно убить самого авторитетного — Конди — и дело с концом. Зачем убивать детей и женщин? Для страха? Или — чтоб не осталось тех, кто смог бы мстить впоследствии? Может быть… Но эти отрезанные головы, истерзанные тела, кровь… целые лужи крови — слишком много для обычной родовой мести. И что тоже интересно, никто не поджег дом! Не полыхала усадьба на весь лес, стояла себе, целехонька, словно ждала кого.
— Вынесите из дому убитых, — наконец распорядился ярл. — И пусть загоняют во двор возы — заночуем здесь.
Никого не удивило это распоряжение — ночевать среди трупов. И дело вовсе не в грубости нравов. В лесу, средь волков, что — лучше, что ли?
Выйдя во двор, Хельги прислушался к волчьему вою. Похоже, стая шла за обозом и раньше, только близко серые бестии не подходили — боялись. А вот теперь осмелели. Справная была усадьба — во всем чувствовалась крепкая рука хозяина. Добротный, срубленный из толстых бревен дом. Не землянка, изба — попробуй-ка в земле проживи зиму, просторный хлев с убитой скотиной — ее прирезали, но взяли не все мясо — тоже еще одна загадка. Овин, амбары. Кое-что из припасов исчезло. Ярл подозвал Трофима Онучу — бывалого мужика — поручил подсчитать тщательно, что именно взяли. Трофим кивнул, побежал к амбару, за ним, не отставая, смешно мерил двор шагами длинный неуклюжий Жердяй. Оглядываясь, Трофим что-то бурчал ему, видимо поучал.
— Зайди-ко в дом, ярл, — тихо попросил появившийся во дворе Снорри.
Хельги последовал за ним — что там такого выискал молодой воин?
— Смотри, — войдя в избу, Снорри кивнул на молодую девушку у самого очага. Оттаскивая, ее перевернули спиной вверх… Белые, разрубленные мечом ребра, вытащенные наружу легкие… Знакомое дело…
— Кровавый орел, — эхом откликнулся Снорри. — Нидинги!
— Откуда здесь люди фьордов? — удивленно обернулся к нему ярл.
Молодой викинг невесело улыбнулся:
— Оттуда же, откуда и мы.
— Но какой смысл? — Хельги все не мог поверить. — Не пойму, кому из конунгов понадобилась вдруг столь нищенская добыча, за которой надобно еще и переться неведомо куда, да не на корабле — пешком, на санях — драккар по здешним рекам не пройдет и в летнее время. Нет, вряд ли это викинги…
— Кюльфинги! — вдруг предположил Снорри. — Недаром и местные про них говорили.
Кюльфинги — «дубинщики» — неведомое, грозное племя одетых в медвежьи шкуры воинов, вооруженных дубинами и топорами. Местные называли их — колбеги. А вот это, пожалуй, больше похоже на правду. Но средь них явно затесался и кто-то из варягов-викингов — об этом красноречиво говорил «кровавый орел». Но почему они не сожгли усадьбу? Непонятно…
