— Меня и так уважают, — усмехнулся староста. — Попробовали бы не уважать.
— А так еще больше будут! — Ажлак прищурил глаза. — И не только свои, а и соседи, и враги. Ужо затрепещут, узнав о кровавых требищах!
Келагаст поправил ремешок, связывающий седые волосы, и с усмешкой взглянул на старца.
— Никак не пойму, и чего ты с Пир-озера сюда подался? Там ведь и страх был, и уважение. Еще бы — озеро Злого духа!
— Я ж тебе уже говорил, брате. — Ажлак скривил губы. — Мало людей стало в тех местах, а значит, и мало жертв имели боги. Вот и разгневались… Пришлось убираться оттуда. Ну, где там наша жертва? — Старец озабоченно посмотрел на еле заметную тропку, что вилась вдоль реки, берегом от самого селища.
— Приведут, не сомневайся, — засмеялся Келагаст.
— А те, что приведут, надежные люди? Или, может и их…
— Деву приведет мой младший сын, Хянди.
— Надеюсь, она девственна? — вскинул брови Ажлак.
— Девственна. — Келагаст осклабился и предложил: — Может, мы ее тут и поимеем?
Старец возмущенно замахал руками.
— Что ты, что ты, брате! Не стоит гневить богов, все ж таки это будет первая жертва, принесенная на новом месте.
— Ну, как знаешь, — кивнул Келагаст и взглянул на быстро удлиняющиеся вечерние тени. — Скоро уж должны и пожаловать. Да вот не они ли кричат?
Ажлак прислушался. И в самом деле, где-то недалеко, за елками, послышались голоса.
Младший сын старосты Хянди — высокий, уверенный в себе парень с рыжей шевелюрой и нагловатой улыбкой на тонких губах — вспрыгнул на перегородивший тропку упавший ствол липы и, обернувшись, протянул руки следовавшей за ним девушке — светловолосой, сероглазой, хрупкой. Вообще-то, Хянди она не очень-то нравилась — уж больно худая, — да вот батюшка приказал привести, нельзя ослушаться.
— Ну, чего ты, Колма? — Парень подмигнул. — Прыгай!
Опершись на его руку, девчонка ловко перепрыгнула упавшее дерево и повела плечом. Сын староста бросил на нее насмешливый взгляд.
— Что, замерзла?
— Да нет, — Колма улыбнулась. — Просто боязно что-то. И в самом деле на том лугу много колокольчиков?
— Полно, — засмеялся Хянди. — На десяток венков хватит.
— Мне б на три только… — тихо прошептала дева.
— Интересно, кому подаришь? — как бы между прочим поинтересовался Хянди.
Колма вдруг отвернулась и запунцовела. Сын старосты ухмыльнулся — давно уже прознал, что неравнодушна к нему эта светлоокая дева. Прищурив глаза, Хянди взял девушку за руку, прошептал в ухо:
— Если вдруг мне пришлешь — я приму.
Колма вздрогнула, попыталась вырваться, но сын старосты не дал, обнял, поцеловал жарко в губы, зашептал слова любовные. Девушка уже не вырывалась, размякла.
«А она ничего, — думал сын старосты. — И грудь не такая уж и маленькая…»
— Нет, нет, не надо… — тяжело дыша, шептала девушка. — Не…
— Я бы взял тебя замуж. — Оторвавшись от девичьих губ, Хянди принялся целовать нежную шею. — Пошла бы за меня?
— Пошла бы.
Руки парня уже деловито задирали юбку, обнажая стройные бедра… Колма вдруг тихо вскрикнула, серые глаза ее округлились от ужаса.
— Там!.. там… — закричала дева. Хянди обернулся и увидел быстро идущих по тропе людей, в которых тут же признал собственного отца, старосту Келагаста, и колдуна Ажлака.
Колма попыталась было бежать, но Ажлак быстро схватил ее за руку и мерзко ухмыльнулся:
— Ну, пойдем со мной, дева.
— К-куда? — заикаясь, переспросила девушка.
— Узнаешь…
— Но я не хочу никуда идти, я бы лучше…
Деву уже не слушали. Схватили за волосы, ударив ногой по ребрам, затащили в ельник, рывком поставили на колени перед рогатым идолом. Колма в ужасе закричала. И крик ее тут же захлебнулся кровью — зашедший сзади Ажлак ловко перерезал девушке горло кривым широким ножом. Захрипев, несчастная повалилась наземь.
— Прими нашу жертву, Семаргл! — вымазав руки кровью, громко воскликнул Ажлак и упал на колени рядом с холодеющей жертвой. По знаку отца то же сделал и Хянди, да и сам Келагаст ткнулся коленями в мох.
Восславив древних божеств, все трое встали. Ажлак кивнул в сторону трупа девушки:
— Заберем ее с собой, к селищу.
— Это зачем еще? — удивился староста. — Лучше бы здесь оставить, звери бы обглодали… Не догадался бы кузнец Рауд, что сделалось с его младшей дочкой. Хянди, никто не видал, как вы уходили?
— Никто, — ухмыльнулся Хянди. — Я все сделал как учил дядя Ажлак… Легко было уговорить эту дуру.
Подтащив убитую ближе к селищу, бросили труп в траву рядом с тропою, чтоб можно было заметить хотя бы не издали, а так, проходя рядом.
— Ну, вот и все, — усмехнулся староста.
— Нет, не все, брате! — Ажлак с усмешкой вытащил из-за пазухи маленький серебряный крестик на тонкой цепочке. Нагнулся, вложил в мертвую руку. — Вот теперь и впрямь все… — Он перевел взгляд на Келагаста; — Кажется, ты давно хотел прибрать к рукам Хундолу и посчитаться с людьми креста? Теперь у нас появился повод.
— Верно. — Староста рассмеялся, — А ты далеко не глуп, Ажлак! Только вот поверят ли в то мои люди?
— Поверят. — Ажлак показал на Хянди. — Пусть твой сын спустится к реке и незаметно уведет вниз по течению пару челноков да там их где-нибудь и утопит.
Келагаст одобрительно засмеялся и повернулся к сыну:
— Исполни все в точности, парень!
Поклонившись, рыжеволосый Хянди исчез в зарослях ивы. Келагаст с Ажлаком переглянулись и неспешно направились по тропе к селищу. Едва успели отойти, как появились идущие с покоса девы с венками из ромашек и клевера. Прошлись по тропе, одна вдруг нагнулась, вскрикнула… Все завизжали, подзывая идущих позади мужиков.
Ни Хянди, ни староста, ни коварный старец так и не заметили, что из кустов орешника за ними следили чьи-то внимательные глаза. Большие, цвета луговых васильков и синего летнего неба.
Пашозерские пришли к вечеру. Явились со стороны Черной реки, прошлись по хундольской дороге и, не заходя в селение, сразу двинулись к монастырю. Колокол как раз созывал отшельников к вечерне, и над лесом, озерком и лугом разносился малиновый благостный звон. Никифор самолично забрался на башню, видел, как вышли из лесу пятеро вооруженных рогатинами людей в круглых, отороченных белкою шапках. Узнав среди идущих Сагарма, пашозерского старосту, вспомнил, как еще по зиме вылечил его дочку. Стоявший рядом брат Андрей тоже узнал гостей и заулыбался. Хоть и славно жить в отшельничестве, а все ж радовались послушники новым людям, тем более старым друзьям.
