Они вышли к постоялому двору Костадиноса со стороны Щековицы, где было вполне безлюдно, а значит, меньше риска повстречать какого-нибудь знакомого, который, конечно уж, поинтересовался бы, с каких это пор младшие дружинники шляются по ромейским вертепам.
Пердикка встретила их у входа. Бросилась было с улыбкой и тут же остановилась, виновато хлопнув ресницами.
— Ой, прошу прощения. Кажется, я не того имела в виду.
— Жаль, — усмехнулся Твор, во все глаза разглядывая танцовщицу.
— И все равно не уходите! Оставайтесь оба — я так рада, когда людям нравятся мои танцы.
Притворяясь равнодушным, Твор пожал плечами. Ну, раз девушка просит, так и быть, можно и остаться.
— Сядем там, в уголочке. — Он неопределенно кивнул куда-то в полутьму залы.
Едва успели сесть, как зарокотали бубны, и вокруг низкого стола ярко вспыхнули зажженные расторопными слугами свечи. Твор так и не заметил, откуда именно танцовщица ворвалась в залу, — просто пролетело мимо что-то невесомое, закутанное в длинную шелковую хламиду, вспрыгнуло на столешницу. Зрители одобрительно засвистели. Пердикка поклонилась — из-под капюшона хламиды видны были только ее глаза. Серые… нет, голубые…
Девушка махнула рукой, и где-то рядом невидимый арфист тронул пальцами струны, затем заиграла флейта. Медленная поначалу, мелодия постепенно становилась быстрее — танцовщица изогнулась, бросила конец длинного подола сидевшему у самого стола купцу. Тот потянул, и девушка закрутилась, медленно обнажая смуглое тело. Вот показались атласные плечи, маленькая грудь, живот, бедра… Разом ухнули бубны. Освободившись от одежды, Пердикка прошлась по краю столешницы на руках. Зрители взвыли в восторге. Сладострастно изогнувшись, дева вдруг исчезла за занавесью и тут же вернулась, неся перед собой небольшой сундучок, обитый медными полосами. Поставив сундучок на середину, откинула крышку, достав оттуда длинную флейту. Бубны и арфа смолкли. Танцовщица приложила флейту к губам, заиграла. И тут вдруг все собравшиеся в зале ахнули, увидев, как из сундука, покачиваясь, поднялись две треугольные змеиные головы. Гады не шипели, лишь распускали кольца, пристально глядя на флейтистку — та, оторвав от губ флейту, протянула к ним руки — змеи, словно того и ждали, обвились вокруг, поползли к шее. Поднявшись на ноги, Пердикка закружилась в танце, ловко подхватила в воздухе сорвавшихся было змей, пронеслась по краю стола, держа в руках отвратительных гадин.
— Горгона, — прошептал кто-то из ромейских купцов. — Медуза Горгона.
— Можно тебя ненадолго, воин? — Твор с Кайшей уже собрались уходить, когда, выглянув из-за занавеси, Пердикка поманила к себе десятника. Тот, приказав Кайше ждать во дворе, сглотнул слюну, пошел вслед за девой, оказавшись в узких покоях с тускло горевшей плошкой светильника.
— Садись. — Танцовщица показала на узкое ложе. Твор медленно сел, тараща глаза на красавицу.
— Ты красивый. — Та вдруг провела рукой по его щеке. — Жаль, я тебя плохо знаю.
Улыбнувшись, девушка медленно расстегнула пуговицы и, сбросив халат, осталась в одних тонких шальварах. Обвила шею Твора руками.
— Целуй же меня, воин…
Твор совсем потерял голову, чувствуя жар горячего женского тела. Руки его ласкали грудь красавицы, гладили живот и спину, он рванул шальвары…
— О нет! — Расхохотавшись, Пердикка оттолкнула его, выскользнув, словно змея. — Не сейчас… Позже. Ты ведь придешь еще?
Юноша кивнул, сглатывая слюну.
— Приведи сюда вашего старшего, — неожиданно попросила дева. — Я его, кажется, знаю.
— Какого старшего? — удивился Твор. — Вятшу или Хаснульфа?
— Э-э… — Танцовщица вдруг замялась. — Я забыла его славное имя. Знаю только — он большой человек и когда-то спас меня от плена. Хочу отблагодарить. Ты поможешь мне в этом?
— Помогу… — кивнул воин. — Только скажи точнее, кто именно тебе нужен.
— А кто ведает стражей? — Рука прекрасной танцовщицы проникла за ворот рубахи Твора. — Какая у тебя гладкая кожа, совсем как у девушки! Так кто же?
— Младшей дружиной командует Вятша, старшей — варяг Хаснульф.
— О да, да! Хаснульф! Я вспомнила. Именно так его и звали.
Выпроводив обнадеженного Твора, обворожительная куртизанка велела ему чуть подождать, сама же выбежала за ворота и тихонько позвала Кайшу. Тот вздрогнул, не поверив своим ушам. Кажется, танцовщица ушла с Твором?
— О Кайша, славный мой воин, — подойдя ближе, засмеялась Пердикка. — Я помню, что обещала тебя отблагодарить.
— Пустое…
— Нет-нет, не говори так. Я всегда исполняю обещанное…
— А как же Твор? — ревниво спросил отрок.
— Твор мне тоже нравится, — потупила глаза дева. И тут же чмокнула Кайшу в щеку. — Но ты — больше. Не забывай меня, приходи, приводи друзей.
— Если б это было так просто, — растаял юноша. — Но постараюсь.
— Рада буду увидеть тебя. — Танцовщица растаяла в темноте ночи. Обогнув двор, подошла к Твору: — Ждешь?
Тот вздрогнул.
— Фу ты, напугала. Ходишь словно призрак.
— Я и есть призрак. — Пердикка показала язык. — Призрак НОЧИ.…Я так хочу… Хочу остаться с тобою на ночь. Вот только когда? Когда ты приведешь Хаснульфа?
Твор вздрогнул.
— Это не такое простое дело. Кто я — и кто он?
— Ну, постарайся, прошу тебя.
— Сделаю…
Оглянувшись, танцовщица крепко поцеловала Твора и резко отпрянула.
— А теперь иди. Жду скоро.
Киевский воевода Хаснульф — дородный, краснорожий, спесивый — имел все основания быть довольным жизнью. Почетная должность, уважение, богатство и честь, — нет, не зря он когда-то поддержал молодого Хельги. Князь оказался благодарным, да и сейчас во всем советовался с воеводой, прямо шагу без него не делал. Правда, так казалось лишь самому Хаснульфу, бывшему явно не семи пядей во лбу. Ну, не так чтоб уж совсем дурень, но к тому близко. Прямой, как стрела, и все его хитрости — махинации с оружейными мастерскими, с сукном, с рабами — были видны издалека, стоило только присмотреться. Хельги не присматривался, хотя мог бы. Зачем обижать верного человека, который, при всех его недостатках, вполне лоялен, к тому же держит дружину железной рукой? Вот князь и не обижал. В конце концов, не так уж и много ворует Хаснульф, при его-то положении мог бы и больше, да тут уж тот самый случай, когда бодливой корове боги совсем не дают рогов. Впрочем, и без того старый варяг процветал, можно сказать, благоденствовал. Хоромы на Подоле, пожалуй, не хуже княжеских, собственные кузницы, тележная мастерская, три жены да с десяток молоденьких наложниц — чем не жизнь? Вот и жил воевода, поживал, ни о чем плохом не думая, покуда не лишил его покоя молодой десятник Твор рассказами о какой-то заморской танцовщице-деве. И, говорит, дева эта за что-то ему, воеводе Хаснульфу, благодарна… Интересно, за что? Много чего случалось на протяжении всей бурной жизни варяжского воеводы, всего и не упомнишь.
