— Москва!
Москва!
Москва!
В панике забегали по полю люди, падая под ударами сабель.
— Москва!
Отрубленные головы катились в реку кровавыми мячиками…
— Москва!
Едва проснувшись, выглядывали из шалашей ополченцы: оружейники, кожемяки, сбитенщики… И, пронзенные копьями, падали прямо в траву, с качающимися шариками росы…
— Москва!
Кто бежал, кто пытался сопротивляться — неумело, неорганизованно, глупо, — конец был один…
— Москва!
Они все шли и шли, воины великого князя Ивана, наваливались с разных сторон, действуя не так числом, как уменьем. Не то — новгородцы, хоть и больше их было. Одно слово, ополченцы — не воины. В их нестройные ряды быстро вклинивались московиты, рубили направо и налево. Они не ведали жалости — новгородская кровь обильно окропила берег Шелони, и воды реки окрасились алым. Кровь была везде — падала тяжелыми каплями с сабель и копий, ручьями текла по земле, скапливаясь в бурых, дурно пахнущих лужах. Стоны раненых и предсмертные крики, смешиваясь, стелились над полем боя отвратительным гулом. Гул этот, все эти вопли, крики, стенания, являлись лишь фоном для жуткого клича — «Москва!».
— Москва!
С этим криком один из московских всадников с маху отрубил голову какому-то подмастерью и, насадив ее на копье, поднял к небу!
— Москва!
Кровь стекала с отрубленной головы на руку, на грудь, на лицо, на бороду московита, с дьявольской улыбкой тот слизывал с губ соленые капли.
— Москва!
Московская рать терзала разношерстное новгородское войско, как маленький охотничий беркут — лебедя, как орел — барана, как мангуст длинную жирную кобру, у которой к тому же и яду почти не осталось.
— Москва!
Солнце, несмотря на полдень, было изжелта-красным, словно и оно жадно впитывало в себя людскую кровь. Пробегающие по небу облака иногда закрывали ненадолго светило, и тогда оно принимало вид румяной застыдившейся девицы. Облака уходили — и воспрянувшее солнце вновь посылало сражающимся свои кровавые жаркие стрелы.
Сшибались во встречной схватке кони и люди, звенело железо, трещали кости, кричали под копытами коней умирающие. Бились… Русские против русских… Пощады не знали… Над ранеными глумились… Пленным новгородцам отрезали носы и уши…
— Москва!
Быстрее всех опомнилась кованая боярская рать. Быстро одоспешились, выехали…
Московские озадачились, увидев медленно приближающиеся к ним железные неповоротливые фигуры в шлемах с опущенными забралами в виде устрашающих зубастых рож. Кто-то перекрестился… Кто-то поджег зелье в ручнице…
Ба-бах!!!
Просвистели в воздухе пули.
Отскочили от лат новгородских, словно горох!
— Господи…
Всадник в черненых латах поднял забрало.
— С боку их, — сказал, усмехаясь. — Быстро наскочить — неповоротливы больно.
Опустив забрало, вскинул копье.
Первым же ударом выбил из седла Киприяна Арбузьева. Тут уж и налетели с боку… Били, стреляли рать кованую — а больше — по лошадям. Упавших в полон брали…
Повели и Киприяна Арбузьева да старого боярина Епифана Власьевича — вот уж кто ошарашенно глазами хлопал — с эдакой-то тяжестью на землю из седла хлопнуться — не всякий и выживет, да уж не привыкать Епифану… Схватили и посадников — Дмитрия Борецкого и Казимира Василия — подвели к князю Даниле. Гордо смотрели посадники, без страха — плен так плен. Так уж суждено, видно. Владычный полк ни одного движенья не сделал — так в сторонке и простоял все время.
Пока рубили…
Пока стреляли…
Пока в полон брали…
Пока берег Шелонский низкий новгородской кровью красился…
— Москва!
Олег Иваныч в с правого фланга бился. Вместе с родными славенскими. Никакого страха не чувствовал — правильно говорят, что на миру и смерть красна. Тем более за родную-то землю! Рядом, плечом к плечу, оглоеды бились — эва, махали дубинами. Пара москвичей точно на другой берег улетела от ударов таких! Дедку Евфимию правую руку арбалетной стрелой прострелили, ничего — левой владел старик не хуже. Рубил врагов по мере сил. Пафнутий, старый слуга скособоченный. Не впервой сталкивался он с московитами — лет пятнадцать назад изрядно приходилось рубиться, еще до Ялжебицкого мира. Там и скрючило его от удара вражеского. Однако — выжил. Там — выжил. А здесь… Неудачно как-то обернулся Пафнутий… Мелькнуло что-то… Тяжелая стрела московская старику прямо в глаз вонзилась. По упавшему телу пара всадников пронеслась — не заметили, а самому-то Пафнутию уже все равно было.
Акинфий, сторож усадебный, нелюдимый… Никогда б не подумал Олег Иваныч, что тот столько ругани непотребной знает! Прямо — виртуоз. Специалист в языкознании… как товарищ Сталин! Упал и Акинфий, копьем московитским пронзенный. Вскричал только: «Ах, вашу!», да так и упал, не продолжив…
Олег Иваныч, стиснув зубы, бился. Вот сразу двое к нему — с сабельками. Удар… Отбивка… Не забыть уклониться от второго… Контратака… Ага, кажется задел а друат… Ишь как размахался-то, сердечный… Все прямо по канонам сабельной схватки — когда нападение отбито, право на укол переходит к сопернику. Ты только попробуй его реализуй… А ну-ка… Резкий выпад влево… Достал-таки! А нечего ворон считать, лежи теперь в травище, ежели не затопчут… А теперь направо… Ах, ты ж, что делаешь, я атакую — и ты тоже? Ну, это уж совсем не по правилам, с саблей-то… Жаль, судьи нет, давно б альт был… Или штрафной укол… Тебе, тебе, не мне! Что зубы скалишь?.. А вот ежели я, скажем, намереваюсь сделать выпад в лицо… Ну-ка, подставь сабельку… Подставил? Вот молодец… А теперь жди, как же… Как на тренировке… Действие первое: смена позиции — вниз и влево… Действие второе: устранение оружия соперника из опасного положения — отбивка… Ну, и действие третье — противнику наносится укол! На, зараза! Ловкость рук — и никакого мошенства. А то, что ты на ложные атаки купился, — ну, так извини, брат, — а ля гер, ком а ля гер…
Удар, удар, удар!
А с индивидуальной техникой боя у вас неважно, господа москвичи!
Вот, извольте, получите-ка!
Получив смертельный удар в шею, московит с хрипом повалился с коня.
Тут и третий нарисовался, не заржавело.
В бок его! Вон где кольчужный край виден… Ага! Не понравилось!
А вы куда скачете? Раз, два… семь… Семеро! Не много ль на одного, господа? А, один за шею схватился… Из наших кто-то поразил, из самострела… Кто? Да Олексаха, вон из кустов рукой машет. Да не маши ты, дурачина, не привлекай внимание, дело свое делай. Опа! Что там за тень промелькнула? Стрела? Но почему так сдавило горло? Аркан… Пере… Черт…
Узкий меч вылетел из ослабевшей руки, выбитый ударом московитской булавы. Накинутый аркан туго сдавил горло…
