Олег Иваныч, сбросив широкие, подбитые беличьими шкурками лыжи, быстро подошел ближе, подозрительно оглядывая хозяина яранги. Самоед — среднего роста, в странном, расшитом бисером полушубке мехом внутрь, глядел на него сощуренными глазами-щелочками и широко улыбался. Плоское лицо жителя тундры было покрыто толстым слоем оленьего жира.
— Я — русский боярин, — ткнув себя рукой в грудь, представился Олег Иваныч. — Ты кто?
— Иттымат я, господина. Эвенк, не чукча, нет, — снова закланялся Иттыммат. — Заходи в яранга, однако. Сидеть, говорить будем. — Иттымат гостеприимно распахнул край чоттагына. Пахнуло теплом и запахом протухшего жира.
— Что ж, зовешь — зайдем. Пошли, Геронтий. — Наказав воинам глядеть в оба, Олег Иваныч вместе с Геронтием — оба в бобровых полушубках, в треухах — согнувшись, протиснулись внутрь яранги. Жилище изнутри оказалось куда более просторным, нежели выглядело снаружи. И более привлекательным, уютным даже. Не сказать, чтоб этот плосколицый самоед жил в пошлой роскоши, но и убогим внутреннее убранство назвать было нельзя. Добротные шесты, аккуратно затянутые оленьими шкурами стены, посередине — сложенный из круглых камней очаг, небольшой, что и понятно — камни-то приходится возить с собой, как, впрочем, и всю ярангу, в том числе и пол из лапника, застланного все теми же шкурами.
— У нас пропал молодой охотник, — усевшись по-турецки, пояснил Олег Иваныч. — Следы, увы, успело занести снегом. Труп, слава богу, мы тоже не обнаружили. Может, ты чего видел?
— Иттымат много чего видел, — хитро улыбнулся эвенк. — Только вспомнить трудно.
Олег Иваныч молча расстегнул полушубок и вытащил из-за пояса нож с резной рукоятью из рыбьего зуба.
Самоед испуганно попятился.
— Не боись, — успокоил его воевода. — Что нужное вспомнишь — твой будет.
— Уах! — Иттымат восторженно зацокал языком. Нож ему явно понравился.
Угостив гостей строганиной — кстати, ничего себе оказалось это сырое промерзшее насквозь мясо, даже вкусно, — Иттымат полуприкрыл глаза и принялся задумчиво раскачиваться, несколько напоминая видом вконец обдолбанного нарка. Вспоминал он долго. Олег Иваныч переглянулся с Геронтием и медленно убрал нож обратно в ножны. Вернее, хотел убрать, но до конца не успел — самоед неожиданно быстро схватил его за руку:
— Вспомнил! Видел следы, как же. А рядом — следы нарт, так.
— Каких еще нарт? — разом поинтересовались гости.
— Чукчи — народ оленей, — улыбаясь, пояснил Иттымат. — Их нарты. Говорю вам — увезли вашего в стойбище.
— И далеко ли?
— Три, нет, четыре раза посветлеет небо, пока доедете. Вверх по реке Берелех. Она тут рядом, я покажу.
— Ну, уж, изволь. Держи нож.
Передав обрадованному эвенку обещанный нож, Олег Иваныч выбрался наружу. Вслед за ним выбрались и Геронтий с хозяином.
— Однако, сейчас к чукчам поедете?
— Почти. Давай веди, показывай.
— Во-он, видишь — следы полозьев? К Берелеху-реке те следы и приведут.
Олег Иваныч усмехнулся:
— Представляю ту речку. Летом рыбка в ней знатно ловилась. Эй, ребята, поворачивай-ка в острог. Вооружимся да припасы возьмем. Завтра, как рассветет, поедем.
— Оружье не забудьте, — посоветовал Иттымат. — Чукчи — народ военный.
Проводив незваных гостей взглядом, хитрый эвенк ухмыльнулся и скрылся в яранге.
— Эй, русичи! — хлопнул он в ладоши. — Выходите. Однако, уехали ваши. Совсем-совсем уехали.
Из-за оленьих шкур в задней части яранги выбрались к очагу двое — Матоня и Олелька Гнус. Оба исхудалые, дрожащие.
— Ну, удружил ты нам, Иттымат, век помнить будем. — Растирая затекшие руки, поблагодарил Олелька. Матоня лишь ощерил в улыбке-гримасе зубы.
— Бадья железа за вами, — бесстрастно напомнил Иттымат.
— Само собой. Сделаем, — разом заверили гости. Затем попросили принести мяса. Дождавшись, когда Иттымат выбрался в чоттагын, Олелька повернулся к Матоне:
— Жаль, дядька Игнат в пурге потерялся.
— Лучше б его вообще не было. Кто старика убил с девкой?
— А ты сам-то…
— Я лишь после потешился. Молодость вспомнил, как глаз шипить, когда его вымают. А твой Игнат дурака свалял — запомнят, дескать, расскажут. А чего рассказывать-то? Как мы эту самоедскую девку втроем снасильничали? Дак как же — аппетитная деваха попалась, особенно как одежки свои в чуме скинула. Я б, наверное, и не убил бы. Все Игнат. И золотую пайцзу с девкиной шеи себе забрал, гад. Он, он. После нам наплел — что из осторожности убил. Но пайцзы-то на шее убитой девчонки уже не было… Осторожный, мать его. Вот и доосторожничался теперь — сгинул.
— Уах-уах, — покачал головой Иттымат, внимательно прислушивающийся к беседе из чоттагына. — Однако, я, кажется, знаю, кого убил этот Игнат. Не иначе — старого глупого Итинги с внучкой. Ну, таких и не жалко, дуракам — дурацкая смерть. А этот Игнат… Может ведь, и не сгинул. Кочевье Ирдыла рядом, если, правда, не подались на заход солнца. Заехать, что ли, к Ирдылу, узнать? Ладно, там видно будет.
— Кушайте, дорогие гости. — Войдя в ярангу, Иттымат с поклоном протянул гостям строганину. Те просидели у него долго — совсем надоели хозяину. Гостили бы и дольше — тепло, ветер не дует — да Матоня толкнул в бок слишком засидевшегося приятеля:
— Пошли уж, хватит рассиживать.
Олелька согласно кивнул, и нечистая пара, от пуза поев строганины, пустилась в обратный путь. Было тихо — ни ветерка — мороз ослаб, сквозь разрывы низких облаков в полночном небе моргали звезды.
А всего в нескольких десятках верст от Иттыматовой яранги, на берегах реки Берелех, остановилось на ночлег кочевье младшего рода Ирдыла — обедневшего эвенкского князька. Вытоптав снег, поставили три яранги — больше народу не было. Спать долго не ложились — гость в яранге Ирдыла ночевал — «русич», а старый Ирдыл, худо-бедно, русский знал — наловчился за долгую жизнь от новгородцев-ушкуйников. Гость — для яранги счастье, а для жителей кочевья — большое событие. Кругом ведь одни сопки да тундра — чего там интересного? Вот и слушали в яранге гостя — Игната. Сам Ирдыл переводил, смеясь, а на ночь, из уважения к гостю, уступил ему двух своих жен…
С силой погоняя оленей, ехал по реке Берелех целый отряд воинов-чукчей: трое молодых богатырей — Ыттыргын, Чельгак, Томайхо-мэй, а с ними еще полтора десятка — больше в стойбище не было; главный род Ыттыргына давно к югу откочевал, оставив на берегах Берелеха лишь часть людей для разведки. Не появись чужой народ — и эти бы уехали. Сейчас не нападать ехали — уж больно велико стойбище белых — мстить тайно. Для того нужно было сначала убийц найти, что не так просто, но можно. Сопки — они ведь только для чужих пустынны, наверняка кто-нибудь что-нибудь да знает. Тот же дедко Ирдыл — он в тех местах кочевал — или хитрый эвенк Иттымат, коему, говоря по чести, давно пора было бы сломать шею за все его подлости. Шаман Чеготтай долго сидел вчера после камлания. Недвижно, в пустоту уставившись. После сказал: охотник, что ходит в верховьях Индигирки-реки, знает убийц. Правда, не уточнил — какой именно охотник, да тут и так ясно было — не Ирдыл, так Иттымат, последний, правда, не столько охотник, сколько жулик, впрочем, более подробно на эту тему духи тундры с шаманом не говорили.
