— И что он там делал?
— Молился.
— Что?
— Молился, говорю. Ну, молитвы чел. «Отче наш», по-моему.
— Молился, говоришь… — Кривдяй нехорошо прищурился. — Ну, тихоня Тламак, выходит ты хитрей, чем кажешься. Намного хитрей. Ну да ничего, и на хитрую жопу кой-что найдется.
Выпроводив надоевших гостей, корчмарь задумчиво заходил из угла в угол, вспоминая ацтекские слова, те, которые знал. Для разговора с главным, Таштетлем, с глазу на глаз, без переводчика. Вспоминались слова плохо. Ну, не помнил Кривдяй ни «врага», ни «предателя». Одно только вспомнил — «коатль» — «змееныш».
Глава 9
Ново-Михайловский посад — г. Цинцунцан. Весна 1478 г.
И вот увидели они,
Как, извиваяся змеей,
Ползет вдали за строем строй;
Сверкают шлемы золотые,
Щиты, топорики литые,
И копий целый лес встает…
Джон Барбор, «Брюс»
Олег Иваныч проснулся посреди ночи и уставился в потолок, расписанный по местным обычаям красным и синим узором. Что-то непонятное снилось. Нехорошее такое. То змеи какие-то, скользкие, отвратительные, то районный прокурор Чемоданов с большим обсидиановым ножом в руках. Грозя ножиком, прокурор дико ругался на языке науйя, а потом вдруг обратился в тощего купца Таштетля, похожего на общипанную ворону. Таштетль перестал ругаться, зато замахал саблей и приговаривал: «Глаз, он шипить, когда его вымают». Совсем, как когда-то злодей Матоня, сосланный по приговору новгородского суда на дальние северные острова, где, вероятно, и сгинул давно вместе с подельником своим, корчмарем Явдохой. Туда и дорога. А вот Таштетль… Хитер больно купец. Когда еще уезжать собирался — а все сиднем сидит. Один толстый отъехал — Аканак — что на пучеглазую рыбу смахивает. За товаром, сказал. А Таштетль здесь остался — за торговыми агентами присматривать да товаришко какой скупать. Тламак — переводчик — с ним. К нам больше носа не кажет — видно, Таштетль запретил. Хотя Ванька вроде с ним подружился. Надо будет попросить — пускай дружка своего поподробней о Таштетле выспросит. Пускай…
Олег Иваныч перевернулся на левый бок, обнял спящую супругу. Ближе к утру задремал. Только уснул — стук в дверь. Настойчивый, громкий.
— Кого с утра черти носят?
— Беда, батюшка воевода! — с криком распахнул дверь стражник. — Войско чужое к посаду идет! Масатланские купцы увидали.
— Войско? — Олег Иваныч не показал виду, что известие его взволновало — нечего панику наводить. — Ну и что, что войско? Дежурная стража что, не знает что делать? Ворота на засовы, войско на стены, пушки заряжать. Все пока.
— Давно так и сделали, батюшка воевода!
— Ну и молодцы. Теперь ждите. Скоро самолично прибуду. Старшего дьяка разбудили?
— Уже.
— Ну, ждите. — Не дожидаясь ухода стражника, Олег Иваныч широко зевнул и лениво потянулся за одеждой. Дождавшись, когда за воином хлопнула дверь, он тут же вскочил и быстро оделся: узкие немецкие штаны, сапоги, короткую куртку-вамс, сиреневую, с золотой вышивкой. Прицепил к поясу шпагу.
— Латы надень, — открыла глаза Софья. — Те, нюрнбергские. Легки, удобны, прочны. Да и вид имеют достойный — сразу видно, адмирал-воевода, а не шпынь какой ненадобный.
— Латы… — Олег Иваныч задумался. Жена дело говорила. Вышел в горницу, кликнул слуг — одеваться.
У стен посада уже кипела деловитая суета. На башнях калили ядра, кипятили котлы — лить на головы осаждающим. В сторону гор грозно смотрели мощные пушки. В гавани поднимали паруса суда, поворачиваясь бортами к берегу — немалое артиллерийское подспорье. У дальней стены распоряжался Гриша. Махнув ему рукой — продолжай, мол — Олег Иваныч забрался на воротную башню. Поздоровался со стражей, с пушкарями. Лично осмотрел пушки — на башне их было четыре. Средь них самая мощная, устрашающая — «Серебряный Змей», три года назад отлитая в Новгороде. По обеим сторонам ствола с изображением обвивающей его серебряной змеи имелись специальные шипы для наведения, отлитые вместе со стволом. Шипы опирались на тяжелый деревянный лафет с винтовой системой наведения — с помощью вертикально закрепленного винта жерло пушки можно было легко поднимать и опускать. Подобный же винт был закреплен и горизонтально — для наведения орудия вправо-влево. Рядом с пушкой в специальном ящике лежали чугунные ядра размером с человеческую голову. Около них суетился артиллерийский наряд — трое белых парней с перекатывающимися под одеждой мускулами. Парни беспрекословно подчинялись старшему — немногословному индейцу лет тридцати, одетому в красно-черный короткий кафтан европейского покроя, из тех, что были в моде в Новгороде, Швеции и Ганзе лет тридцать назад.
— Прохор Коитль, — представил его поднявшийся на башню Гриша. — Лучший новомихайловский пушкарь.
Индеец молча поклонился, скрестив на груди руки.
— Откуда огненный бой ведаешь? — удивленно поинтересовался Олег Иваныч.
— Был мастер. Овчинников Иван, из Русы. Пять лет назад помер, — кратко пояснил Прохор. — Хороший был человек, царствие ему небесное.
Пушкарь перекрестился.
Достав подзорную трубу, Олег Иваныч внимательно осматривал окрестности. Уходя от ворот, поднималась в горы дорога, примерно через полверсты делающая крутой поворот у высокой красной скалы с росшей на ее вершине кривоватой сосной или иным каким деревом — адмирал-воевода не шибко разбирался в ботанике. Дорога исчезала за скалой, уходя в отроги — в принципе, вражеское войско могло показаться внезапно, в любой момент.
Олег Иваныч повернулся было к Грише — отдать приказ выставить на скале наблюдателя. Потом вдруг посмотрел на пушку, задумался. Спросил Гришу о неизвестном войске.
— Купцы-масатланцы не успели к вечеру к нам, — охотно разъяснил Гришаня, поднявшийся сегодня, видно, гораздо раньше воеводы. — В горах ночевали. К утру пошли к ключу — за водой — а там лагерь! Хорошо — рано заметили, ноги в руки — да бежать скорее. Говорят, человек триста.
— Всего-то?
— Ну, вероятно, это только разведка.
— Тоже верно. Ладно, поглядим. — Олег Иваныч подозвал старшего пушкаря. — Ту скалу видишь?
Индеец кивнул.
— Сосну собьешь с первого выстрела?
Прохор неожиданно улыбнулся. Кивнул, вытащил из-за ящиков деревянный угольник с делениями, гирьку-отвес. Отправив пару человек к винтам наводки, подошел к пушке, к самому жерлу — начал что-то измерять, подвесив гирьку и командуя наводчикам:
— Полвинта… Треть… Четверть.
Чесал затылок, шептал про себя какие-то цифры.
Потом обернулся к Олегу Иванычу: чумазый, пахнущий порохом и серой. Улыбнулся, сверкая зубами.
— Хороша пушка. Такой не видел еще. У нас все с казенника заряжались — иногда и вырвет казенник, как пересыплешь зелья. А эта — с жерла заряжается, да и зелье крупное — не то что наша прежняя пыль. Такое зелье вели пушкарям осторожно использовать, особенно в старых пушках. Больно мощное.
