– Про остальных… – послушно кивнув, Гаарча озадаченно почесал подбородок. – Не знаю даже, что про них и говорить-то. Прям и совсем нечего сказать, клянусь Христородицей! Ничем не примечательны эти парни.
– Ладно, – устало махнул рукой Баурджин. – После разберусь. Иди работай.
Стряхнув с себя снег, молодой командир направился к озеру. Небо уже сделалось темно-голубым, красивым, с бледно-серебристыми искорками звезд. Над дальними сопками разливался сверкающим пламенем оранжевый закат, и последние лучи солнца ласково поглаживали небо.
– Гамильдэ-Ичен, – останавливаясь, тихо промолвил юноша.
Деловито раскладывавший на снегу мясо парнишка немедленно обернулся и хлопнул глазами – и в самом деле, круглыми, серо-голубыми, большими, живо напомнившими Дубову русских красавиц. Не русской ли была мать этого паренька?
– Да, господин? – Гамильдэ-Ичен шмыгнул носом.
– Долго тебе еще? – Баурджин кивнул на мясо.
– До темноты думаю успеть, господин. Или надо быстрее?
– Не торопись. Ты хорошо знаешь всех наших? Ну, из нашего десятка?
– Думаю, что достаточно хорошо, господин.
Эх, как резало слух это – «господин»! Так и хотелось, сказать, чтоб парень говорил «товарищ сержант».
– Вот что, – Баурджин благосклонно кивнул. – Расскажи-ка мне обо всех. Но не все подряд, а только хорошее.
– Хорошее?! – Гамильдэ-Ичен улыбнулся так ясно и радостно, что и Баурджин невольно растянул губы. – Да, они все хорошие люди. Вот взять хотя бы Кооршака с Юмалом. Оба такие здоровенные, но очень уважительные к старшим, а к малышам – добрые. А какие они охотники! Я, конечно, над ними иногда подшучиваю, может быть, даже обидно, но они только смеются – добрые!
– Об Ильгане с Цыреном что скажешь?
– Замечательные пастухи! Так любят лошадей, что иногда кажется, ни одна мать детей своих так не любит.
– Да ну?
– Именно так, господин.
– Называй меня по-простому – Баурджин, ведь мы же товарищи.
– Не могу, господин.
– Почему же?
– Ты старше меня, к тому ж – командир моего десятка.
Ну надо же – старше. Какой славный юноша…
– Ты продолжай, продолжай, Гамильдэ-Ичен. Очень интересно тебя слушать.
– Правда?! А все говорят, что я пустоглазый болтун!
– Клянусь Христородицей!
Поговорив с парнишкой, Баурджин ласково с ним простился и по очереди подошел ко всем остальным, находя для каждого доброе слово. В общем, всем рассказывал, какие они хорошие, действуя точно так же, как гоголевский Чичиков по приезде в губернский город. И дивиденды получил подобные же: парни были просто восхищены своим десятником! И никого другого им было не надо!
Вечером всех десятников собрал в своей юрте Жорпыгыл и напыщенно передал благодарность верховного хана. Все радостно закричали, улыбался и Жорпыгыл – правда, при взгляде на побратимов рожа его враз сделалась кислой.
– Знаете, вы ведь из простых… не думаю, что верховному хану будет приятно видеть вас у себя на пиру.
– А мы туда и не стремимся. Попируем со своими десятками.
– Да? Ну, вот и славно.
Жорпыгыл явно обрадовался. Как, впрочем, и побратимы. Конечно же, оба понимали, что все прихлебатели молодого вождя считали их выскочками, а некоторые – тот же Аракча – так просто-напросто ненавидели. Хотя чего ему злиться-то? Если разобраться – так ведь сам и виноват в том, что слетел со своей должности.
– Только у нас закончилось хмельное, – предупредил Баурджин. – Хорошо бы разжиться им у верховного хана.
– Хм… – Жорпыгыл, скривившись, махнул рукой. – Что ж, так и быть – подошли своего человечка. Только одного – не надо устраивать столпотворений.
Баурджин подивился было, откуда Жорпыгыл знает такое слово – «столпотворение», а потом сам же над собою и посмеялся. Ну как – откуда? Он же христианин, этот Жорпыгыл Крыса, как и все в роду старика Олонга.
За хмельным Баурджин послал самого разговорчивого (а заодно и малопьющего) – Гамильдэ-Ичена. Ждать его пришлось долго – ну да времени зря не теряли: натаскали хвороста, распалили в юрте очаг до жары, так, что многие разделись до пояса и блестели бронзовой кожей. Нажарили на угольях мяса, сварили в котле похлебку – естественно, тоже мясную, – приготовили плошки… Ну, где там этот чертов умник Гамильдэ-Ичен? За смертью только и посылать.
Нет, вроде идет кто-то!
Все собравшиеся заинтересованно повернулись ко входу в юрту. Откинув полог, вошел долгожданный Гамильдэ-Ичен с двумя парами бурдюков.
И все радостно завопили:
– О!!!
Да уж, что-что, а выпить этот народ любил! А кто не любит?
Розлив взял в свои руки хитрец Гаарча:
– А ну, братва, подставляй плошки!
Наливал, гад, по-разному: кому полную плошку, кому – половинку, а кому так и вообще на самом дне. Десятникам, естественно, наплескал полностью – ну, еще бы! А вот малолетних «сусликов» обделил – а те и не возмущались, боялись, не привыкли еще к воинской жизни. Гамильдэ-Ичен скромненько жался к выходу – что вообще-то было на него не похоже.
– Эй, – оглянувшись, крикнул ему Баурджин. – Ты что там трешься, как неродной? А ну, иди сюда!
Гамильдэ-Ичен нерешительно подошел ближе:
– Господин, могу я поговорить с тобою наедине?
– Наедине? – Баурджин пожал плечами. – Что ж, изволь. Сейчас выйду.
– И с господином Кэзгерулом – тоже.
Выпив пару плошек медовой бражки, побратимы вышли на улицу. Вдоль всего озера горели красные огоньки костров. Над головою, в черной пелене небес, загадочно мерцали звезды.
– Ну? – Парни уставились на Гамильдэ-Ичена. – Что ты хотел нам сказать?
– Я только что видел твой пропавший пояс, уважаемый Кэзгерул!
Глава 6
Поход
Зима – весна 1196 г. Внутренняя Монголия
Пьянство не считалось зазорным, напротив, это был вопрос чести. Монголы видели в этом проявление мужества.
Л. де Хартог. Чингисхан: завоеватель мира
Горы Хангай, конечно, не так уж и высоки, но все же это были горы, преодоление которых, особенно сейчас, зимою, представляло собой определенную трудность. Заснеженные перевалы, обледенелые тропки, ведущие по самому краю пропасти, – все это сковывало движение войска, да-да, именно войска, ибо спаянные совместной охотой найманские племена под руководством своего хана шли сейчас в земли кераитов на помощь лукавому Эрхе-Хара. Инанч-Бильгэ, верховный правитель найманов, само собой, преследовал в этом походе свои интересы – кераиты были для него неудобными соседями, вечно спорили из-за горных пастбищ, нападали на найманские кочевья, и пограничные стычки, спровоцированные обеими сторонами, вовсе не были редкостью. Инанч-Бильгэ понимал, что Эрхе-Хара, став кераитским правителем вместо своего старшего престарелого братца Тогрула, вряд ли окажется лучше и вряд ли вспомнит о том, кто привел его к власти. Однако найманские воины уже очень скоро займут пастбища кераитов… а вот уйдут ли потом обратно – большой вопрос.
