– Смотрите только, не перепутайте, кого заманивать, – скривился, словно от зубной боли, Аракча. А может, у него и в самом деле болели зубы, оттого и злобился на всех, как шакал? – Нукеры хана Тогрула носят на шлемах серые перья кречетов. Их и заманивайте, во главе с самим ханом.
И снова запели боевые рога, и гневный рокот барабанов перебил воинственный клич. Качнувшись, опустились копья, сверкнули с лязгом вытащенные из ножен сабли, и тучи тяжелых стрел с воем затмили небо. Наступление началось.
Первым, как и было указано ханами, ринулся на врага правый фланг, расстилаясь по равнине широкой лавой. Меткие стрелы врага вырывали из седел всадников – одного, второго, десяток – Баурджину было хорошо видно, как падали в снег люди, а лишенные седоков лошади все так же продолжали свой безумный бег, теперь уже бессмысленный.
– Хур-ра! Хур-ра! – орали на скаку всадники.
И вот они наконец достигли вражеских рядов, сшиблись… И, преследуя, поскакали дальше – враг отступал, явно уклоняясь от прямого боя.
Звякнув упряжью, пришли в движение шеренги основных сил найманов – всадники стегнули коней и, убыстряя ход, понеслись по равнине.
– Ну, вот. – Баурджин обернулся к своему десятку. – Будьте наготове, скоро и наша очередь.
– Мы давно готовы, нойон! – звонко выкрикнул Гамильдэ-Ичен.
Ишь как они его – нойон! Князь, стало быть… А какой он князь? Баурджин поморщился – не князь, а самый что ни на есть трудовой крестьянский парень. То есть, конечно же, не крестьянский, а пастушеский.
– Вперед! – подъехав к «сусликам», лично отдал приказ Жорпыгыл. – Бейтесь достойно, и, кто знает, может быть, я прощу вам все ваши долги и недоимки.
Баурджин хмыкнул: ничего не скажешь, хорошо сказал, прям «отец родной». Утешил!
– Не забывайте поставленную задачу! – Жорпыгыл посмотрел на десятников. – Сам великий хан обещал вам в случае успеха подарить по парчовому халату и сабле!
Баурджин едва не расхохотался:
– Поистине безмерны милости великого хана!
Ну что ж, вперед так вперед – приказ получен, боевая задача определена четко, остается действовать.
– Ну парни, – выехав чуть вперед, Баурджин, совершенно по-гагарински улыбнулся и махнул рукой. – Поехали!
И понеслись! Поскакали! Растеклись лавой… Мы красные кавалеристы, и про нас…
Эх, и здорово же нестись вот так, чувствуя, как летит из-под копыт смерзшийся снег, а в лицо дует морозный северный ветер!
…Былинники речистые ведут рассказ!
Баурджин – впереди, за ним – заводная лошадь, потом – клином – десяток, а чуть поодаль, справа – так же несутся конники Кэзгерула.
И солнце, и ветер в разгоряченные лица, и светящиеся каким-то непонятным счастьем глаза! И пусть нет в руках сабель, пусть не развеваются за плечами разноцветные шелковые ленты, пусть грудь не защищает панцирь, пусть… все равно, воинский злой азарт уже захватил конников – по сути, нищих пастухов – в свои сети. Захватил, закружил. Понес, заставляя важно хмурить лицо и, пуская стрелы, орать: «Хур-ра-а-а! Хур-р-ра!»
А лошади ржут, храпят, прядают ушами, и – на удивление – не видно вражьих стрел. Это хорошо, это очень хорошо, видать, не до того вражинам… Эх, сохранить бы своих! Вон они, скачут, несутся, низко пригнувшись к гривам коней. Здоровяки – Кооршак и Юмал, – у них хоть копья имеются, а вот у прочих «сусликов» одни стрелы. Плосколицые Ильган и Цырен, за ними еще двое, потом – малыш Гамильдэ-Ичен, а уж последними – Гаарча с Хуридэном. Н-да-а… Не очень-то они торопятся.
Интересно, как там, впереди? Разбиты ли основные силы врага, или, может, бежали уже неизвестно куда? А вдруг собрались с силами и скачут уже вперед всем своим несокрушимым туменом? Знать бы! Как все-таки не хватает раций… как не хватало их тогда, в тридцать девятом! А что такое танки без раций? Неуправляемое железное стадо. Даже быстроходные «бэтэшки»… Тем более – быстроходные.
– Хур-ра-а! Хур-рра-а! – орали со всех сторон, и конь Баурджина летел по равнине стремительной приемистой рысью.
Юноша оглянулся в седле – не отстают ли? Нет, не отставали.
– Хур-ра! Хур-ра!
Где-то далеко справа мутным, почти неразличимым пятном маячили главные силы. Бежавшие по небу облака затмили солнце, пошел снежок, сначала – мелкий, а потом все крупнее.
– Хур-ра!
Баурджин увидел врага внезапно – вот только что никого не было и вдруг раз – возникли, словно из-под снега, всадники на гнедых конях. Своих здесь не было, значит – чужие.
– Хурр-ра-а!
Юноша два раза махнул левой рукой и быстро пригнулся – то был знак остальным, чтоб стреляли. Молодцы! Поняли! Над самой головой засвистели стрелы. Враг тоже огрызнулся – поразив коня Гаарчи и… и кого-то еще… сейчас было неясно кого, да и некогда выяснять. Потом, все потом!
Сближаясь с врагом, Баурджин махнул правой рукой:
– Копья!
Жаль только, не у всех они были, но у кого были…
Хоть и коротко копьецо, по сути – казачья пика – а все же как здорово оказалось вдарить им с налета! Вражеский круглый щит из обтянутого красной кожей дерева разлетелся на куски. А сам вражина, взвив коня на дыбы, полоснул саблей! Хорошо, Баурджин среагировал, пригнулся, выставив вперед копье. Черт! Перерубил-таки! Ай-ай-ай, нехорошо как! Юноша с сожалением покачал головой, увидев, как отрубленный наконечник копья тяжело шмякнулся в снег. Что ж… Враг, торжествуя, приподнялся на стременах, раскручивая над головой сабельку. Боже, как отвратительно от него пахло! Наверное, язычник – никогда не моется. Ишь как щерится, сволочуга, а глазенки-то, глазенки – узкие, словно смотровые щели у танка. Самурай недорезанный!
Сверкнув, опустилась сабля… Баурджину казалось – медленно, а на самом деле – быстро. Вот сейчас, вот-вот сейчас, опустится, коснется шеи, отрубит голову или разрубит пополам, до самого седла, торс… И главное, не спастись, не уклониться, сабля – оружие коварное, куда там мечу! Вот он уже – близко-близко – сверкающий смертью клинок…
Баурджин резко выставил вперед обломок копья, по сути – шест, ударив концом его врага в лицо! И ведь попал, угодил прямо в левый глаз! А и поделом! Не растягивай удовольствие, коли взялся рубить, так руби сразу.
Воин завыл, зашатался в седле, выпустив из рук саблю. Сверкающий клинок воткнулся в снег. Баурджин не поленился, нагнулся, подхватил… рубанул с плеча! Вдруг сделавшееся каким-то мягким лицо врага медленно стекло с черепа… осталась лишь кровавая маска!
Юношу, вернее – Дубова, ничуть не замутило – на фронте, в Отечественную, не то еще приходилось видеть. Вытерев саблю об полушубок, Баурджин соскочил с коня, стащил с поверженного вражины ножны. Быстро прицепил к поясу и вскочил в седло:
– Хур-ра-а-а!
И, дав шенкеля коню, поскакал, понесся, догоняя своих – те уже, похоже, давно увлеклись преследованием.
