Баурджин в кустах завистливо прикусил губу – эх, такую бы сабельку да самому сейчас! А что у остальных? Только ножи и луки? Похоже, так… Нет, еще – короткие копья.
Ага… вот один подводит главному лошадь. Хороший конь – гнедой, с широкой грудью. Седло, переметные сумы, кожаная баклага – бортохо. Интересно, что в ней? Хмельной кумыс? Или местная ягодная бражка? Подумав о бражке, Баурджин тут же почувствовал жажду.
– Вон они, Керимган-гуай! – обратился к главному один из парней, добавляя уважительную приставку. – Во-он, пробираются ручьем.
Керимган лично подошел к краю обрыва:
– Я пока вижу только одного. Где второй?
– Там, там, – уверили его сразу двое. – Один – с замотанной головой, видать – раненый, второй – тощий, полуголый… Бродяги!
– Все, как и было сказано, уважаемый Керимган, – подтвердил третий. – Двое беглецов, один из них ранен. Позволь взять их на стрелы, гуай?
– Только если будут уходить, – повернувшись к воинам, Керимган махнул рукой. – Спускайтесь. Приведите обоих. Впрочем… – Он немного подумал. – Можете привести одного – светловолосого. Второго убейте, возиться с ним незачем.
– Сделаем, уважаемый Керимган! – обрадованно загалдев, воины бросились в рощицу, к лошадям, стали отвязывать притороченные к седлам арканы.
«Неужели – все умные? Неужели – ленивых нет?» – подумал в своем укрытии Баурджин.
– Керимган-гуай, может быть, послать вестника к остальным? – закрепив аркан на березе, поинтересовался один из парней.
Ой, не надо ему было этого говорить, ой, не надо!
Без слов выхватив из-за пояса плеть, начальник отряда коротко, почти без замаха, перетянул незадачливого подсказчика по лицу, вернее – по рукам, коими тот поспешно прикрыл исказившуюся от боли и унижения физиономию.
– Ты полагаешь, мы вшестером не сможем схватить двоих бродяг? – опустив плеть, язвительно произнес Керимган. – Даже одного – раненого можно пристрелить. Ты, Нарамцэцэн, сын ослицы, думаешь, нам стоит позвать на помощь остальных? Чтобы стать посмешищем и поделиться наградой? Ты и в самом деле сын ослицы, Нарамцэцэн! Вот тебе, вот!
Начальник еще несколько раз стегнул парня, после чего показал рукой на обрыв:
– Спускайся и нагони остальных!
Испуганный Нарамцэцэн не заставил себя долго упрашивать и ухватился за первый попавшийся аркан. Снизу вдруг послышался сдавленный крик… И звук падения тела!
Баурджин мысленно усмехнулся – нашелся-таки лентяй, попался на такую простую уловку! Впрочем, простые – они иногда самые действенные. Ну, в самом деле, зачем привязывать свой аркан, когда вот он – уже привязанный. Только хватайся…
– Ослы! Ослы! – раздраженно заругался Керимган. – Пучеглазые сойки!
– Гуурчи, кажется, разбился, – нерешительно оглянулся Нарамцэцэн.
– Ты еще здесь?!
Подскочив к краю обрыва, начальник отряда дал своему подчиненному такого пинка, от которого тот тут же улетел вниз, хорошо хоть успел ухватиться за привязанный рядом аркан.
– Ну, наконец-то.
Потерев руки, Керимган внимательно всмотрелся вниз, и губы его недовольно скривились.
– Слева заходите, слева! Отрезайте их от предгорий, не дайте уйти! Ух, тарбаганы, суслики! Слева, говорю, слева!
Змеей пробравшись между кустами, Баурджин подкрался к лошади главного и ухватил притороченную к седлу секиру. Вытащить – секундное дело…
Однако противник среагировал мгновенно даже на еле заметный шорох, словно на затылке у него имелись глаза. Быстро повернулся, одновременно вытягивая из ножен саблю, и, увидев беглеца, презрительно сузил глаза:
– Положи секиру, сын суслика! И я обещаю тебе жизнь.
– А вот я тебе жизни не обещаю, уж извини, глупый тарбаган! – с этими словами молодой нойон резко отскочил назад, за деревья – вовсе не нужно, чтобы все происходящее было видно снизу.
– Ты кого назвал тарбаганом, урод?
Разъяренный воин бросился следом за Баурджином.
Оп! Дерево… Еще дерево… И еще… А вот и небольшая полянка…
Беглец резко обернулся, встретив бежавшего врага сверкающим лезвием. Ух, как просвистела секира! Тяжелая, с удобной отполированной рукояткой…
Если б воин был хоть чуть-чуть менее опытным… На нее бы и налетел, на секиру. А этот резко остановился, замер, по-волчьи сверкая глазами. И саблю держал на высоте груди. Опасно держал – неизвестно, куда ударит. Вообще, сабля – коварное оружие…
Злобный оскал!
Блеск глаз, слившийся со сверканием стали, – резкий выпад-удар… Баурджин еле успел отбить. И тоже удерживал двумя руками секиру на уровне груди – уж не замахнешься, враг просто не даст этого сделать! Однако секира – не сабля и не копье, без замаха вряд ли что сделаешь.
От вражины густо пахло кумысом, в глазах-щелочках таилась злоба, но злоба не бесшабашная, как иногда бывает в бою, а расчетливая, опасная.
Удар!
Баурджин подставил рукоять…
Удар! Удар! Удар!
Ах, вот оно что! Вот чего ты хочешь – отрубить пальцы. Неплохое решение для захвата живьем…
Беглец резко отпрянул назад.
Не подставляться!
Действовать только лезвием, беречь руки, а вот грудь и шею – не обязательно, ведь враг старается не убить, а ранить…
Звон! Ага! Удалось… Еще раз… Внимательней, смотреть не в глаза, а как бы сквозь врага – тогда будешь быстро реагировать на каждое его движение, даже самое неуловимое…
Сверкающий кончик сабли дернулся влево… туда же пошла и секира… Бамм!!! Два железных клинка встретились.
Бамм! Бамм! Бамм!
А вы, оказываете, нервничаете, уважаемый! С наскока хотите взять? А не выйдет с наскока…
Бамм!
Ох, как сверкает клинок! С чего бы так?
Бамм!
Ах, ну да, солнце-то позади… А вот тень – дерево. Еще одно – рядом…
Вражина застыл, поводя кончиком сабли, словно змея ядовитым жалом. Деревья… Кругом деревья… Белоствольные красавицы березки, такие родные…
Надо, чтобы он замахнулся! Чтобы ударил с размаха, с силой!
И перехватить рукоять секиры!
Вот так – словно перекладину турника.
Ух, как сверкнули узкие вражьи глазки! В них, несомненно, уже сияла победа. А рано!
Замах! Наконец-то!
Вот он, момент, второго может не быть…
В последний момент, когда сабля уже неудержимо несется – резко броситься в сторону. Пусть клинок ударит в дерево, пусть застрянет в коре.
Ударил!
Правда, совсем не в то дерево, что торчало за спиной Баурджина, – опытный рубака успел изменить траекторию движения клинка. Но – замешкался!
