– Однако и колпачников обнаглевших найдем и накажем! – пообещал Паисий. – В этом не сомневайтесь. Что там далее? Весовщик? Неправильно взвесил? А ну, выберете троих… При них – ваших выборных – пусть весовщик весы да гири перевесит. Ежели неверно – наказан будет, а ежели все добро – так нечего и роптать, ведь мыто с каждого – давно известно. Справедливо реку, православные?
– Справедливо, отче! Реки дале.
Так же быстро и – надо отдать ему должное – справедливо судебный старец разделался и с другими делами, только что касается нескольких жалоб, на каких-то приказчиков, отложил для дальнейшего разбирательства. Вообще же Паисий произвел хорошее впечатление, и не только на Митьку.
– Судебный старец Паисий, – выслушав подробный доклад Митрия, протянул Иван. – Так ты говоришь, он умен и ухватист? Что ж… – Юноша потер руки и улыбнулся. – Именно судебный старец нам, Митрий, сейчас и нужен!
– Нам-то он зачем? – не понял Митька.
– А затем… – Иван попытался замять тему, однако не получилось – Митрий проявил настойчивость и даже высказал некоторую обиду.
– Как же так получается? – шмыгнув носом, произнес отрок. – Ты нас с Прохором на государево дело поверстал, а сам не доверяешь!
– Я не доверяю?!
– Ну, если и доверяешь, то не полностью.
– С чего ты это взял, Митрий?
– С чего взял? Изволь, поясню.
– Да уж, будь так любезен.
– Изволь, изволь… – Митька явно был обижен и – наверное, под влиянием инока Паисия – жаждал справедливости. – Ты ведь даже нам самого важного не сказал – в чем наше главное дело? Используешь, как медведь пчел. А ведь не грех нам то знать, а?
Иванко хотел было что-то ответить, но внезапно сконфузился, покраснел. А ведь и впрямь – прав Митька! Новым своим людям ничего-то толком не рассказал товарищ разбойного приказу дьяка. Не рассказал, потому как, наверное, где-то в глубине души считал их гораздо ниже себя. И в самом деле – кто он, Иван Леонтьев? И кто – они. Служилый человек из детей боярских – рода, пусть крайне обедневшего, зато древнего, и – мелкие монастырские людишки-оброчники. Однако без этих оброчников вряд ли можно было что сладить здесь, в Тихвине. А дело важное, главное – и сам дьяк разбойного приказу Тимофей Соль многого от Ивана ждал. Главное дело…
– Главное дело – хлеб, Митрий, – покусав нижнюю губу, просто сказал Иван. – Хлеб, понимаешь? В Москве. Да по всей Руси-матушке, окромя северов, – голод страшный.
– То я слыхал… Хлеб, значит… А тот купчина московский…
– Гад, каких мало! Понимаешь, он не так сам по себе важен, как… – Иванко, волнуясь, сбивался, начинал сначала, стараясь не отступать от главного. – Царь Борис Федорович что только не делает во спасение голодающего народа русского. Работы на Москве устроил – дабы хоть какую-то деньгу людям заплатить, хлеб велел по одной – разумной – цене продавать. Так разве ж наши купцы-сволочи тако поступать будут? Такие гады среди них есть – если могут на смертушке людской нажиться, наживутся, псинищи! Не хотят жито по установленной цене продавать, все свою выгоду ищут… вот и тот московский купчина, Акинфий его зовут, Акинфий Козинец… тоже выгоды ищет, да не для себя одного – нелюдью купеческой послан торговые пути вызнать. Ой, чую – запродаст посевной хлеб свеям!
– Нешто у свеев своего хлеба мало?
– Пусть и не мало, так все сделают, чтоб врага своего – нас – ослабить. Акинфий Козинец – предателя хуже. Я запозднился чуть, думал, купчишки своего человечка к осени ближе пошлют, с урожая. Одначе на тебе – и посевным житом не побрезговали. Им-то что – пусть на Руси люди друга дружку поедом едят, у них, купцов, своя выгода – людоедская. И надо эту выгоду им поломать, не допустить сей гнусной продажи, сорвать, да все пути тайные вызнать. Ничего задачка?
Митька покачал головой:
– Трудная…
– И много чего от нее зависит!
– Постой… – Отрок вдруг наморщил лоб, задумался. – Нешто жито свое московские купцы где-нибудь поближе продать не могут? Эва махнули – в Швецию!
– Поближе? – Иванко усмехнулся, хотя карие глаза его по-прежнему оставались серьезными. – Могут и поближе. И продают. Только там, поближе, опаснее – государевы слуги не дремлют. А здесь… Вроде никто и не подумает. Акинфий Козинец тот еще черт, думаю, и смерть таможенника с ним связана.
– Ну, теперь-то мы этого Козинца не достанем, – протянул Митрий.
Иван ухмыльнулся:
– Не достанем? Как знать, как знать. Не думаю я, чтоб Козинец со своим обозом в Архангельский городок пошел, – так и в самом деле слишком уж длинный путь получается. Зачем, если через Тихвин все уладить можно? Козинец ведь и послан улаживать.
– Почему ж ушел?
– Ушел? А кто тебе сказал, что он ушел? Скрылся на время в дальних лесах – я так мыслю. Видать, напугали… А кто его мог напугать?
– Кто? – эхом переспросил Митрий, хотя сам уже догадывался кто.
– Судебный старец Паисий – больше некому. Что-то он там такое раскопал.
– Так пойди к нему да спроси, – посоветовал Митрий.
Иван улыбнулся:
– Не так-то все просто, парень. К Паисию сперва приглядеться надо – я затем и Прохора в монастырь отправил. Как думаешь, справится Прохор?
– Прошка-то? – Митька засмеялся. – Конечно, справится! Он ведь не только кулаками махать, у него и ум имеется… правда, ленивый вельми. Но справится. Только ему все об главной цели обсказать надо. И про хлеб, и про купца этого, Козинца.
– Обскажем, – потянувшись, заверил Иван. – Завтра в шайку свою пойдешь, к этому, ушастому…
– Онисиму Жиле.
– Вот-вот, к Онисиму. Настропалишь там его, есть у меня одна придумка…
Придумку свою Иванко тут же и обсказал Митрию. Отрок слушал внимательно, не перебивая. Только вот улыбки сдержать не смог – слишком уж все несерьезно выходило. Впрочем, кому несерьезно, а кому и… Митрий шмыгал носом – почему-то очень уж смеяться хотелось. И еще одно хотелось…
Спросить, а правда ли говорят, будто царь на Москве – ненастоящий?!!
Так и не спросил про то Митька, постеснялся. Не о царе надобно было сейчас думать, о хлебе. Хлеб – всему голова!
Глава 12.
Судебный старец
Паки же древле враг наш диявол, не хотя роду християнского видети в добре, вложил в человецы лукавство, еже есть лихоимествовать, и введе многих людей в пагубу.
Новый Летописец. О разбойницех и о посылке на разбойников
Июнь 1603 г. Тихвинский посад
Хэк!
Прохор словно игрушку опустил тяжелый колун на кряж. Чуть посопротивлявшись для вида, кряж недовольно скрипнул и развалился на две половины. А уж дальше дело пошло – располовиненные-то поленья куда как легче колоть. Прохор ими и не занимался, откидывал послушникам, сам же махал колуном – половинил кряжи. Ловко это у него получалось, ухватисто – будто морды в сходящей драке бил.
