– Митька знает какую… А вообще, это не столько книга, Евлампий, сколько цветок… маленький такой, алый… цветок папоротника, указующий путь к кладу!
Баркасный староста вздрогнул, в темных, глубоко посаженных глазах его на миг промелькнул страх.
– Дьявол! Да ты сам дьявол! Иначе б откуда прознал?
– Откуда-откуда, – Иван откровенно смеялся. – Меньше по лугам шляться надобно, любви купальской мешать.
– Тьфу ты, Господи…
Едва взошло солнце, как они уже были у цели: Иван со своей командой и ныряльщики во главе с Угрюмом. Истекая быстро тающим утренним туманом, сверкала на плесе река.
– Вон, впереди, за кустами.
По знаку Евлампия вместительная лодка круто повернула к берегу, вернее, к густо заросшему камышами оврагу, дно которого было заполнено грязной вонючей водой.
– Ну и запашина, – Прохор заткнул пальцами нос.
– Золотари моют здесь свои бочки, – с усмешкой пояснил баркасник.
– Как там в книжице, Митрий? – Иван хлопнул отрока по плечу. – Пахнет сильно и для тонкого обоняния неприятно? Прохор, у тебя, похоже, тонкое обоняние!
Протиснувшись сквозь камыши в жерло оврага, лодка остановилась.
– Ну, кто будет нырять? – осведомился Иванко. – Могу я, я не из брезгливых.
– Нет, – Евлампий отрицательно качнул головой. – Архип, давай!
Архип – молодой, лет семнадцати—двадцати, парень со светлыми волосами и круглым приятным лицом – вмиг скинул на дно лодки одежду и, перекрестившись, мягко, без брызг, опустился в воду. Все застыли в немом томительном ожидании. Ныряльщик не показывался долго… наконец вынырнул и помотал головой.
– На середине – пусто. Сейчас попробую ближе к берегу.
Баркасник скривился и бросил на Ивана пронзительный недобрый взгляд.
Архип отдышался и вновь нырнул, на этот раз прихватив с собою конец веревки.
– Дно илистое, кругом топляк. Не застрять бы. Дерну – тащите.
– Вытащим.
И снова – лишь круги по воде. И мерзкий запах. И плотный туман. И тишина – даже птицы не пели.
Ныряльщик снова долго не показывался. Нет, вот вынырнул чуть в отдалении… Снова нырнул… Дернулась веревка – видать, застрял.
– Тянем, – скомандовал Евлампий. – Только осторожно, потихонечку…
– Тяжелый какой этот ваш Архип, – перебирая веревку, заметил Митрий. – Едва вытягивается.
Всплеск!
Все вздрогнули, напряглись.
Из тумана выплыл к лодке Архип. Ухватился руками за борт, улыбнулся:
– Тяните, тяните!
Господи, неужели?!
Потянули еще и наконец подняли на борт небольшой – в обхват – сундучок, обитый позеленевшей медью.
– Глядите-ка – замок!
Евлампий умело сбил замок обухом топора. Открыл крышку… И зажмурил глаза, и сглотнул в горле ком, и произнес с глупой ухмылкою:
– Господи!!!
Есть!
Иван, Прохор, Митька, да и все ныряльщики с любопытством вытянули шеи. Разогнав туман, взошло солнце, вспыхнуло, загорелось на покатых боках золотых чаш, отразилось в драгоценных камнях окладов, в серебряных монетах монист, в перламутровом жемчуге окладов…
– Архип, – повернув голову, хрипло спросил Евлампий. – Там еще много таких сундуков?
– С десяток будет! – ныряльщик пожал плечами и улыбнулся.
Иван перевел взгляд на Прохора и чуть заметно кивнул. Прохор усмехнулся. Напрасно, напрасно господа ныряльщики взяли с собой кулачного бойца! На ограниченном пространстве лодки что толку в их палашах, саблях, рогатинах? Такому мастеру, как Прохор, достаточно только пару раз махнуть кулаком и, как говорится, все концы в воду.
– Вы получите целый сундук, – обернулся Евлампий.
Иван улыбнулся – похоже, вмешательство Прохора не понадобится, ныряльщики решили играть честно.
Так и вышло: никто никого не обманывал. Как только в лодке оказалось шесть сундучков – остальные пришлось вытащить на берег, не помещались, – староста приказал плыть к посаду. Там и остановились, как раз недалеко от Береговой. Иван и его люди вышли на берег, закинув за плечи приготовленные, набитые найденным золотом мешки, и неспешно отправились на постоялый двор.
– Господи, тяжело-то как, – обливаясь потом, сетовал Митька.
Эпилог.
Мы вернемся!
Учителя немецкой школы в Москве располагали достоверной информацией об образовательном проекте Годунова… русские студенты были посланы не только в Англию и Любек, но и во Францию. Однако никаких подробностей о лицах, посланных во Францию, не сохранилось.
Р. Г. Скрынников. Россия в начале XVII в. «Смута»
Конец августа 1603 г. Москва
Дьяк разбойного приказа Тимофей Соль, заместитель боярина, а по сути, фактический управитель приказа – чернобородый, мрачный, с длинными, словно оглобли, руками – еще раз перечитал донесение и недобро усмехнулся. Оторвав взгляд от грамоты, взял стоящий на столе бронзовый колокольчик, позвонил.
– Да, батюшка? – В горницу тут же вошел служка, маленький, плюгавенький, неприметный и преданный, словно пес. Поклонился, тщательно прикрыл за собой дверь.
– Ну? – Дьяк раздраженно бросил донесение на пол. – Что? Опять опростоволосились? Ну и людишки у тебя, Епифан. Десять здоровяков с тройкой мальцов не смогли справиться! Видано ли дело?
– Не такие уж они и мальцы, ушлые, – негромко возразил слуга. – Иванку ты сам обучил на свою голову, ну а те, что с ним прибыли, тоже не лыком шиты. Особенно тот, молотобоец. Мы ж не знали, что он кулачный боец, ты, батюшка, не предупредил! Только подошли с кистенем, он ка-ак махнет кулачищами… Тут и Иванко развернулся, пистоль выхватил – пришлось бежать, а что было делать?
– Вот-вот, – покривился дьяк. – Только бегать вы и умеете. Так когда? – Он требовательно посмотрел на Епифана.
Слуга не отвел глаз, лишь чуть прищурил маленькие, непонятного цвета, глаза.
– Государь-батюшка снова про черторыйских людоедов спрашивал, мол, поймали ли?
– Только их сейчас и не хватало, – угрожающе произнес Тимофей Соль, хотел было рассердиться, рявкнуть на слугу, да опомнился, придержал язык. Епифан никогда зря не говорил, ни одного слова. – Ты, Епифане, чего стоишь? Садись вон на лавку, в ногах правды нет.
– И то… Благодарствую, господине.
– Ну? Говори, что хотел!
– Вот, – привстав, слуга вытащил из-за пазухи свиток и протянул дьяку. – Прочти-ко.
Бросив на Епифана быстрый вопросительный взгляд, Тимофей Соль развернул грамоту, вчитался: «Приметы с Чертолья людоедов таковы верными людьми даденные: вожак Иванко Коропят – высок, строен, светловолос, глаза карие, зело знает оружный бой, Прошка Охлупень – здоров, кулачник, особо опасен, третий – Дмитрий Упырь, черноволос, худ, из беглых холопов, особая примета – родинка на левой руке у большого пальца, все трое молоды, злобны…»
