– Ты пока поспи. – Девушка чмокнула Ивана в щеку.
– Да уж, поспишь тут, – шутливо нахмурился тот. – Скоро ребята с площади вернуться должны, ужо расскажут, что видели.
Иван словно в воду глядел! Едва только Василиска скрылась в соседских воротах – юноша наблюдал за ней из окна, – как в конце улицы появились две фигуры в коротких кафтанах: одна – щупленькая, а другая – здоровая. Фигуры о чем-то азартно спорили.
– А я говорю – он правильно крест целовал, вовсе не по-лютерскому.
– Нет, по-лютерскому! Люди ж в толпе говорили!
– Хм, люди… Сами не знают, чего несут! Ну, пойми ты, с чего б Дмитрию лютеранином-то быть? Католиком – еще понимаю…
Не переставая спорить, парни вошли в дом.
– Иване, квас-то еще не весь выпил?
– А вас там что, пивом-брагой не напоили?
– Ага, напоят, как же! Чай, и без нас есть кому пить.
Сбросив кафтаны, парни испили квасу и развалились на сундуках.
– Ну? – нетерпеливо поинтересовался Иван. – Чего развалились? Рассказывайте!
– Так чего рассказывать? – Митька приподнялся на локте. – Подле лобного места отслужили молебен, все как положено, прилюдно. После Арсений-архиепископ благословил само… тьфу ты, Господи… Дмитрия-царя иконой, – какой именно, мы не рассмотрели, далеконько стояли, да и толпились там все, кричали. Тут и псалмы запели, а поляки – вот умора – в литавры ударили, затрубили в трубы: думают, раз песни поют, так нужна и музыка! Тут к Дмитрию подошли священники и повели в Архангельский собор, где царь, говорят, приложился к гробу Грозного Иоанна. Мы с Прошей, правда, в собор не попали, стояли вместе со всеми на площади. Из собора Дмитрий прошествовал в тронную залу, откуда выслал на площадь ближнего боярина своего – Богдана Бельского. Бельский ничего интересного не сказал, лишь призвал всех верой и правдой служить государю. – Митька потянулся. – В общем, потом мы домой пошли – уж больно жарко стало.
– Из наших, приказных, никого не видели?
– Нешто разглядишь в этакой-то толпище?
– Поня-атно…
Иван задумчиво заходил по комнате.
– Да не маячь ты, Иване, – неожиданно улыбнулся Прохор. – Мы ведь видим, с чего ты себя коришь – мол, прокорму нет, так?
Ничего не ответив, Иван подошел к окну и посмотрел вдаль.
– Зря не переживай, брате, – подойдя, Митрий положил ему руку на плечо. – Было время – ты нас кормил, а теперь – не обессудь, уж мы тебя покормим. Проша кузнечит, я переписчиком подрядился… проживем.
– Ну уж… – Иван отвернулся, улыбнулся, стараясь, чтобы друзья не видели, как заблестели глаза.
– А зеркало смотри, не продавай, Иване, – с сундука подал голос Прохор. – Больно уж оно Василиске по нраву. Она, кстати, где?
– Да в гостях, к вечеру ближе явится.
К вечеру, перебив парням послеобеденный сон, явились обе – Василиска и Филофея, соседка.
– Слушайте, парни, у Филофеюшки братец пропал!
– Как пропал?
– Да так… Пошел на Черторый к купцу Никодиму и запропастился. С обеда еще.
– Что ж, – Иван окинул взглядом друзей. – Ужо прогуляемся до Черторыя?
Прохор с Митрием степенно кивнули:
– Да уж, конечно, сходим!
Добрым молодцам собраться – подпоясаться. Вот и наши: надели кафтаны, прицепили сабельки, за пазуху – по-московски – кистень, острый ножик – за голенище, все, вроде бы, собралися…
Девчонки помахали им вслед из окошка да взожгли свечи.
– Ну, вот, – азартно потерла ладони Филофея. – Теперь и приодеть тебя можно будет без спешки. Набелить, нарумянить, подсурьмить брови… Вернутся – ахнут!
– Да ну… А вдруг да не понравится?
– Что ты, подруженька! С ног свалятся – точно.
А парни деловито шагали к Москве-реке. Спрямляя путь, свернули с Якиманки в проулок – все ближе. Выйдя к реке, закричали лодочника… Город гулял, наслаждаясь дармовым угощением, по обычаю, выставленным на улицы новым царем. Повсюду слышались песни, шутки, веселые крики. Где-то играли на дудке, где-то плясали, а кое-где – уже и дрались, как же без этого? По улицам бродили полупьяные толпы молодежи, люди постарше степенно сидели за столами, а кто упивался, просто-напросто падал лицом в серую дорожную пыль. Смеркалось.
Докричавшись, наконец, лодочника, друзья переправились через реку и быстро пошли к Черторыю. Миновали веселящуюся Остоженку, вышли на Чертольскую – там было еще пьянее, да и народишко жил тот еще, правда, к уверенным в себе молодым людям, да еще вооруженным, приставать опасались.
Купец Никодим Рыло встретил новых гостей радостно:
– Заходи, парни! Пить-гулять во славу царя-батюшки будем! Эй, дворня, тащите-ка новый бочонок!
Пришлось выпить – а как откажешься? Утерев подбородок, Иван поблагодарил хозяина и поинтересовался насчет Архипки.
– Архипка, купца Ерофеева сын? – улыбнулся хозяин. – Да был, был, мед-пиво пил. Вот, только что ушел, вы с ним едва-едва разминулись.
– А куда пошел, не сказывал?
– Да к пристани. Так, говорит, ближе…
– Это где-то он по пути заплутал, – задумчиво протянул Митрий. – Там, на Черторые, ведь заброшенных изб много…
– Да поразвалились все эти избы давно, – Никодим отмахнулся. – Одни бревна – и заходить страшно, как бы не придавило! Вы пейте, пейте, а за отрока не беспокойтесь – дело молодое, может, девку какую по пути встретил?
Купец скабрезно засмеялся, ну а парни, простившись и поблагодарив за вино, решительно удалились. Раз уж обещали девке отыскать братца – отыщут. А вина можно и после выпить, сколько влезет.
Пройдя темным переулком с покосившимися заборами, зашагали вдоль заросшего репейником и чертополохом оврага – ведущая напрямую к реке тропинка как раз и шла мимо, за избами. Иван внимательно всмотрелся вперед – хоть и темновато уже было, да видно, что к пристани никто не шел, не спускался, – обширная, поросшая невысокими кустами пустошь выглядела совершенно безлюдной. Ну, не мог больше никуда деться парень! Либо спускался бы к реке, либо – шел бы сейчас рядом с избами… А может – лежит убитый в кустах? Или – в избах?
– Митрий, давай по кустам, мы – по избам, – живо распорядился Иван. – Ты, Прохор – с той стороны, а я с этой. Ежели что – кричим.
Обнажив саблю, Иван перешагнул валявшиеся на земле ворота и, войдя на пустынный двор, внимательно огляделся. Покосившийся забор отбрасывал под ноги длинную размытую тень.
– Архип, – оглядевшись, негромко позвал Иван. – Эй, Архипка!
Показалось, кто-то шевельнулся в избе…
Юноша осторожно подошел к входной двери… Чей-то пронзительный, словно бы нечеловеческий крик внезапно полоснул по ушам!
