Глава 1
Июль. Усть-Ижора
Битва
И слева нас — рать,
И справа нас — рать,
Хорошо с перепою
мечом помахать!
Студенческая песня
Михаил осторожно отодвинул рукой ольховые ветви, всмотрелся, чувствуя рядом напряженное дыханье дружинников. Позади плескали в крутой, поросший густым ивняком и ольхою берег синие волны реки, впереди, за лесочком, на небольшой полянке виднелись шатры шведов. Несмотря на довольно позднее уже время — одиннадцать часов, — или, как считали русичи — «в шестом часу дня» — во вражьем стане стояла мертвая тишина, вражины дрыхли, что ли? Наверное, после вчерашнего перепою…
Звякнув кольчугой, Михаил оглянулся — позади, придерживая левой рукою поводья, стоял сам князь Александр — молодой двадцатилетний парень, высокий, красивый, с задорной кучерявой бородкой. Рядом с ним — верные слуги: Ратмир и Яков Полочанин, опытнейший охотник и ловчий. На князе серебрилась кольчуга, да сверху еще и доспех из узких железных пластинок, на голове шлем с золоченой полумаскою, на руках поручи стальные — все надраено, начищено, сверкает — аж глазам больно. У слуг, понятное дело, пластинчатых доспехов нет, однако ж кольчуги сияют — не хуже княжеской. Да и шлемы тоже ничем не хуже, правда, без полумасок, открытые. Зато в руках — щиты червленые с умбонами золочеными да короткие сулицы-копья. У Александра же — меч, добрый клинок, как раз по руке княжеской. Ой не поздоровится вражинам от такого меча, ох постоит князюшка за всю новгородскую землю! И князюшка, и Михаил — Миша-новгородец, и сын тысяцкого — чин в Новгороде немалый — Сбыслав Якунович, и молодой боярин Гаврила Олексич. Все, ясное дело, окольчужены, при мечах, некоторые — со щитами. А у молодого Сбыслава — секира огромная! Не забалуешь, чай, не погулять вышли!
Княжеский конь позади тихонько всхрапнул. Тихонько, а показалось — громко, Миша-Михаил аж вздрогнул, да крепче сжал в руке рукоять меча. Снова оглянулся на князя — не пора ли?
Тот перехватил взгляд, улыбнулся, кивнул — пора, парни, пора. Взобрался в седло, тронул поводья, опустив наперевес копье:
— Постоим, братие, за Новгород и Святую Софью!
— Постоим, княже!
Ну, вот оно — все! Началось!
— За Святую Софьюу-у-у-у!!!
Эх, выскочили из кустов, понесшись. Впереди — князь Александр на белом коне, за ним — боярин Гаврила Олексич. Не смотри, что пьян, а в седле сидит прямо, не шатнется, знай только мечом над головой крутит — эх-ма, раззудись плечо!
Ну а за ними — уж все остальные, сколь набралось. Кто смог. Так, можно сказать, немало народу.
— За Новгород!!!
— За Святую Софью!!!
Михаил бежал, чувствуя, как бешено колотится сердце, как рвется из груди буйная упругая радость — сколько ждали уже этого момента, почитай, год готовились… ну да, целый год… И вот — наконец-то!
— За Святую Софью!!!
Удобно лежит в руке меч, ухватисто. Таким вражину — рраз — и напополам! Ну, погодите, собаки свейские!
Александр-князь с Гаврилой Олексичем уже у самой поляны — на конях-то не пешком. Но и остальная дружина не особо и задержалась, что тут идти-то? От берега до полянки шагов пятьсот, а то и того меньше.
Ввуххх!!!
Кто-то из дружинников пустил стрелу. Хорошо пустил, умело — лихо пролетела стрела, ткнулась в ствол старой березины, задрожало зло…
— За Новгород и Святую Софью!!! — это соседушка, рядом бегущий, возопил, Сбыслав Якунович. Ишь, несется, черт, секирой машет… На работу бы так спешил. А ведь обойдет, не угонишься!
Михаил ускорился, нагнал своих, заорал черт-те что, то ли про Святую Софию, то ли просто — матом, завыл радостно:
— У-у-у-у-у!!!
Тут и вражины проснулись, из шатров своих повыскакивали, рожи пьяные. Наперерез князю бросилось сразу трое рыцарей — все в чешуйчатых доспехах поверх коротких кольчужных хаубертов, в конических шлемах с наносниками, в длинных щегольских кафтанах из яркого разноцветного шелка. Солнышко на подолах сияет — ярче, чем на кольчугах. Щеголи, мать вашу так… Все с треугольными щитами, с мечами, с копьями. У крайнего на щите по сиреневому полю — золотая звезда — в Святой земле воевал рыцарь, нехристей-сарацинов бил… или они его, воинское счастье — вещь переменчивая.
— За Русь и Святую Софию!!!
Ух, наскочил князь… рыцари не выдержали, расступились, словно бы давая Александру возможность сразиться с ярлом… Где он, кстати? А вот… Выскочил как черт из бутылки! Одет точно так же, как и рыцари, только на щите — по лазоревому в червленых сердечках полю вздыбился золотой зверь — то ли пес, то ли волк, то ли еще кто — герб славного рода Фолькунгов! Славного шведского рода… Биргер Магнунссон — не кто-нибудь, а королевский зять, а король, Эрик Картавый, такой, что зятя своего во всем слушает. И хотя ярл покуда — Ульф Фаси, а не Биргер, но…
Бум!
Ударилась в щит Михаила секира.
Возник впереди рыцарь… тот самый, с золотой звездой Соломона, из Палестины — Святой земли. Ну и гад! Ишь, щерится, снова секиру занес… Этак на раз щит разрубит — а за него, между прочим, немалые деньги плачены, да и личного труда вложено немало. Одна краска, да лак, да медь на обивку… А ты — секирой?! Вот, паразит гнусный!
Изловчился Миша, выставил правую ногу вперед, и — клинок изо всех сил — по секирному древку! Хрясь!
Вот тебе и секира! Улетела в крапиву — там ей и место. Давай-ка, брат, по-честному — на мечах.
Ну, на мечах так на мечах. Вражина спокойно так вытащил из ножен клинок, ударил… Михаил отбил… Ах, какой звук! Сказка!!! Да тут со всех сторон такие звуки слышались — пошла сеча!
Эх!
Миша рубанул с плеча, с оттягом, рыцарь едва успел поставить щит, и добрый клинок новгородца рубанул навершье… что явно не понравилось шведу. Ишь, скривился, чучело! И поделом! Это тебе не чужие щиты секирами крушить…
Удар! Еше! Еще! По нарастающей, все более яростно и яростно, вот это уже бой, вот это уже битва, в которой пощады не жди! Удар! Звон! А вот враг снова подставил щит… А вот получил по шлему… малиновый звон на весь лес! Словно колокол в храме.
Ах, как разозлился рыцарь! Глаза его сузились, стали, как щелки, зло задрожали губы… Ну — ударь?
Ага! А вот тебе… Н-на!!!
Закрутив клинок, Михаил ловким ударом выбил из рук вражины оружие. Тот сразу же отскочил в сторону, выставив вперед щит. Что, не по нраву?!
— Сдавайся, чучело! — грозно возопил Миша.
— От чучела слышу! — обиженно отозвался швед…
И вдруг глаза его округлись, а тонкие губы тронула презрительная усмешка:
