— Хорошо, обращусь, ежели что… А за Ефимия — благодарствую. Может, выпьем?
— Не, — поблагодарив за предложение, Онуфрий попятился. — Ефим-от сюда идет. У него на меня зуб. Не хочу встречатися.
— Да кто он такой-то, этот Ефим?
— С Онциферовичей двора тиун, — шепнул новый знакомец и тут же исчез, затерявшись в собравшейся на середине залы толпе.
Драка как-то сама собою закончилась, народ вновь подобрел, запел песни…
«С Онциферовичей двора тиун!» Вот оно! Ну, прав был Сбыслав, и посадник Якун, батюшка его — прав. Все правильно, рыскали боярские служки по рынкам да по пристаням-вымолам — вот таких вот, как Михаил да его новые дружки, выискивали — сирот, разорившихся своеземцев, в общем — изгоев, или, лучше сказать — бичей. Искали зачем — ясно: закабалить, люди-то всем нужны… тем более — сильные молодые парни. Всем нужны — Онциферовичам, Мирошкиничам, Мишиничам… хватало в Новгороде знатных боярских родов.
Усадьба Онциферовичей — похоже, именно туда их и привел Ефим — занимала, такое впечатление, целый квартал, вольготно вытянувшись к северу от Федоровского ручья. Еще не стемнело, и Михаил прекрасно разглядел обширный двор с хозпостройками, кузницами, красковарнями и еще какими-то мастерскими. Имелся и огород-сад, и выгон, ну и конечно же — господский дом — трехэтажные хоромы с многочисленными переходами и слюдяными окнами. Двор был чисто выметен и замощен дубовыми плахами и вообще располагался заметно выше уровня улицы — чтоб всякая грязь по дождю стекала не во двор, а со двора. Повсюду с крайне деловым видом ходили слуги — парни, девки, женщины — что-то таскали, пололи в огороде траву, пасли домашнюю птицу…
У самых ворот, под высоким раскидистым вязом, виднелась собачья будка, возле которой вызверился цепной пес — огромный, серый, с желтыми подпалинами, зверь, судя по виду — злобный почти до бешенства. На чужаков не лаял — лишь глухо рычал, показывая желтые клыки. Такой укусит, так мало не покажется! Да что там укусит — разорвет.
— Трезор это, псинище, — ухмыляясь, пояснил тиун. — Страж неподкупнейший. Никого не признает, окромя привратника Семена, да — иногда — поварихи Марфы. На ночь с цепи спускаем — ни один тать на усадьбу не сунется — до того лют Трезор!
— Да уж, — Миша с опаскою покосился на пса. — Это что же, он каждую ночь не привязанный бегает? А вдруг кто на двор захочет?
— Ну, так он к избам-то не бежит…
— И все же…
Собака так и рычала, пока все не прошли.
— Ну, как вам? — с явной гордостью, словно бы он сам и был истинным хозяином всего этого богатства, Ефим обвел усадьбу рукою.
— Видать, могущественный человек здесь живет.
— Не здесь, это его вторая усадебка… не самая и богатая. А человек, ты прав, могучий — Софроний Евстратьич, Евстрата Онциферовича сын, боярин знатный! А язм, человечишко — тиун его, управитель.
— Вон оно что… тиун! — уважительно протянул Мокша.
А приятель его, чернявый звонарь Авдей, почему-то вздохнул, грустно так, тяжело, горестно.
— Не вздыхай, паря! — утешил его тиун. — Глянь-ка — как жить тут пригоже! Хотите — и вы тут будете… в надеже, в спокое, в богачестве…
— Уж так-так — и в богачестве? — Михаил счел за нужное усомниться.
— А как же! Онциферовичи верных людей награждают щедро! Вона, избу видите… идемте-ка, покажу…
Располагавшаяся в углу двора, сразу за овином и выгоном, изба — рубленный в обло дом под крышей из серебристой дранки — и в самом деле выглядела неплохо. Высокая клеть, крыльцо, просторная — живи, не хочу — горница с печью, — естественно, топившейся по-черному, полати… Хорошая изба, спору нет. Вот только неуютно тут как-то, не обжито…
— С прошлого лета пуста стоит… — пояснил Ефим. — Парни — холопи боевые — жили, да хозяин-батюшка их в корельску землю послал. Там теперя.
— А что изба?
— Хотите — вы живите! Ясно — не просто так… Избу вам дадим, снедь, прочее… Всю эту купу — отработать надобно будет. Хозяин, вишь, новую конюшню строить затеял, да частокол менять — руки нужны… Три лета проживете — заработаете, уважаемыми людьми станете, а уж дальше сами решайте — тут оставаться аль податься куда…
Сладко пел тиун, ох как сладко. Ребят тянул в кабалу без зазрения совести, Михаил даже почувствовал себя неловко — жалко парней стало. Хотя, с другой стороны — оба изгои — ну куда им деваться? К сильному не прибьешься — сгинешь!
Быстро переглянувшись, парни кивнули и посмотрели на Мишу.
— Согласны, пожалуй.
— Только не на три лета… на одно для начала, — предупредил Михаил.
— Хо… — тиун явно замялся. — Так это… про лето-то я так сказал, просто… Не на срок — за купу работать будете, коли согласны?
— А за что купа-то?
— За пожилое. За избу, за снедь… Сговоримся!
Сговорились, куда уж. Две гривны хозяину должны были возвернуть — в служебном эквиваленте вестимо. Как сказал тиун:
— Сколь на что наробите.
Две гривны серебра — около четырехсот грамм… Интересно, сколько это человеко-дней будет? Или — человеко-лет?
— Смотря как робить, — Ефим нетерпеливо сплюнул. — Втроем конюшню к осени сладите — вот вам, считайте, полгривны. Робяты, лучше нигде не найдете… По рукам?
— По рукам, ладно…
Парни уже давно мысленно согласились — хуже-то уж не будет — куда? Чем изгоем, которого всякий обидит, так лучше уж под сильной рукою — всяко, в голоде не помрешь, а уж работы только лентяи боятся! И жилье, опять же, имеется, и снедь — полный, так сказать, пансион. С этой стороны, не так-то уж и худо жилось зависимому люду, тем более, в богатых-то усадьбах да вотчинах. Однако ж — с другой стороны — воли своей нет, что хозяин скажет — то и выполняй.
Кстати, этот вот тиун, Ефим… он ведь тоже не вольнонаемный — по ряду-договору служит — рядович. Миша с парнями — за купу закабалились — закупы. А еще были пущенки, прощенники, задушные люди, обельные холопы, челядь… Ой, много кого… И кто только о них не писал в свое время: Греков, Тихомиров, Мавродин, Фроянов, Зимин… Михаил еще на первом курсе сдавал монографии… зачетом. Ну, тогда, по молодости-то, социально-экономические структуры его мало интересовали, больше — политика да война.
В общем, сговорились. Тиун только глазом моргнул молодому парню-привратнику, тот живо с улицы видоков привел — свидетелей, людей незаинтересованных, свободных — молотобойца и ученика ювелира. Ну, вот и сладились…
Михаил потянулся:
— Ну, так что — мы в свою избу пойдем, время позднее…
Тиун уже давно потерял весь свой приветливый вид, осклабился:
— Э! На молитву сперва, нехристи! Потом уж — в избу.
— Да, и насчет снеди…
— Какая же вам снедь, коли вы еще ничего не заробили?
