— Квасок есть добрый, осподине, — изогнулся в угодливом полупоклоне халдей. — Вино — рейнское и мальвазеица, пироги с визигой, ушица.
— Тащи все! Но — понемногу, — прикинув собственную кредитоспособность, Михаил уселся на свободное местечко ближе к углу, между громко храпевшим, уронив голову на руки, детиной, похоже, уже укушавшимся, и приятным с виду мужчиной в опрятном полукафтанье из добротного фландрского сукна, с аккуратно подстриженной бородою.
— Сметанников, Опанас, — подвигаясь, с улыбкой представился сосед. — Фомы Сметаны сын. Слыхали, верно, про моего батюшку?
— Нет, не слыхал, — честно признался Миша. — А что, должен был бы?
И тут же, улыбнулся в ответ:
— Владимиром меня зовут. Во крещенье — Дмитрий.
Служка как раз принес кувшинчик и кружку.
— Винца? — тут же предложил Опанасу Ратников. — Ну, за знакомство.
Выпив, как водится, разговорились. Опанас Сметанников, как выяснилось — письмоводитель в канцелярии Совета Господ, оказался собеседником превосходным и, что немаловажно, много чего знающим.
Для затравки поговорив о ценах и видах на будущий урожай, Ратников умело направил беседу в русло нужной ему темы: о немецких купцах да о торговцах с речной пристани. О толмачах-переводчиках.
— Мне б хоть с кем-нибудь из них знакомство накоротке свести, лучше б с каким молодым парнем… чтоб много не брал.
— Есть тут молодые парни, — охотно закивал собеседник. — Как раз в этой корчме и кормятся. И берут недорого, так что — повезло тебе Димитрий!
— И в самом деле — повезло! — Ратников и не пытался скрыть радость. — Так ты меня с ними сведешь?
— Сведу, — улыбнулся Сметанников. — Чего ж не свести хорошего человека? Выпьем еще?
— Выпьем, — Михаил ловко разлил по кружкам оставшееся вино и тут же заказал еще кувшинчик. — Ну, еще разок — за знакомство!
Выпили и принесенный кувшинчик, после чего Опанас тут же попросил у прислужника квасу:
— Да, смотри, хорошего, не твореного принеси, паря!
— Как можно?!
— Плуты они тут все, — едва служка — не тот дюжий усач, другой, совсем еще молодой парень — удалился, пожаловался Ратникову Опанас. — Глаз да глаз нужен.
— Это так, — негромко посмеялся Миша. — Ну? Еще за дружбу…
— Чуть погоди… Отлить бы надоть.
— Давай…
Сметанников выскочил из-за стола и быстро вышел, верно, отправившись во двор, в уборную. Хороший человек. Ратников невольно усмехнулся — сильно уж ситуация смахивала на ту, что в фильме «Брильянтовая рука».
— Ты зря с ним дружишься, мил человек, — вдруг послышался чей-то гулкий голос.
Миша повернул голову — все это время храпевший на столе детина, проснулся и смотрел на Ратникова мутными, но не такими уж и пьяными глазами.
— Не пей с Опанасием, паря. Гнида он! Тля!
Сказав, парняга поднялся с лавки и, пошатываясь, направился к выходу. На полпути обернулся, снова посмотрел на Михаила и, приложив палец к губам, вышел.
Ратников не знал, что и думать. Что за странные слова? Почему — гнида? Тля? Поговорить бы поподробнее с этим парнем, да, похоже, пока не судьба… Вон, уже и Опанас возвращается. Улыбается, аж цветет весь. Нет, ну право же, до чего же приятственный человек! Не то, что тот полупьяный детина.
И все же, Ратников решил держаться настороже — мало ли? Зря ведь никто подобными словами бросаться не будет.
Но — улыбнулся — а как же?
— Повезло тебе, друже! — усевшись, снова сказал Сметанников. — Спросил я про тех парней, ну, толмачи которые. Вскорости должны бы быть… служка, как придут, скажет. Сходишь, договоришься… им ведь тут тоже не с руки, за столом-то — народу, ишь… Сам знаешь, всякие люди на свете бывают.
Ратников усмехнулся, кивнул:
— Это уж точно — всякие!
— Ну… пожалуй, еще выпьем?
Или Мише так показалось… или вскорости подошедший усатый служка все же Опанасу подмигнул. Впрочем, может, и просто — покривился.
Сметанников угощал уже на свои средства, и это несколько коробило Ратникова, привыкшего к тому, что в этой жизни всегда и за все приходится рано или поздно платить. Всегда — и за все. И, скорее, рано, чем поздно.
Выпивая, Михаил искоса поглядывал на собеседника. С чего бы эта неожиданная щедрость? Широта русской души? Или — просто зачем-то напоить хочет? А вот это вряд ли выйдет — привыкший к водке, виски и коньяку Ратников мог с ходу, без всяких особых для себя последствий, выкушать ведро стоялого меду, не говоря уж о всякой там мальвазеице.
Так что все пока выходило, как выходило — Сметанников быстро пьянел, а вот у Миши, можно сказать, и ни в одном глазу еще не было. Нет, вот, если б сейчас, сверху всего, намахнуть граммов сто-двести водочки, то, конечно, захорошело бы, а так… И в самом деле, сидишь в кабаке трезвый — стыдно людям в глаза смотреть!
— Эх, за дружбу…
Ну, за дружбу, так за дружбу — поехали…
Снова подошел усатый служка. Поставил очередной — четвертый уже — кувшин, наклонился к Опанасу, шепнул что-то на ухо, ухмыльнулся.
— Ну, все — пришли! — Сметанников хлопнул собутыльника по плечу.
Миша вскинул глаза:
— Кто пришел-то?
— Да тот, кто тебе и нужен. Толмачи. Парни. Идем… не… я не могу… что-то шатает… Давай, ты — один. Я скажу — куда…
— Ну, говори, — Ратников пожал плечами.
Новый знакомец обнял его за шею, зашептал, обдавая перегаром:
— Как выйдешь во двор, налево, мимо навозной кучи… там избенка стоит, курная — в ней они и живут.
— Ладно, — поставив кружку, Ратников поднялся с лавки. — Пойду, пройдусь.
Снаружи уже начинало темнеть, но, несмотря на это в корчму все прибывали люди — местные рыбаки, мелкие торговцы, подмастерья. Многие были друг с другом знакомы — громко здоровались, радостно били друг друга по плечам.
— Эва! Савва! От не думал тебя здесь встретить-то! Как тесть?
— Да ничего, лучше уже. К травнице Катьке сводили…
— А у меня братец помер. Вчерась схоронили. От лихоманки скончался, сердечный.
— О, вон оно что. Ну, так идем, помянем.
Все приходили и приходили. Что же, сия корчма с наступлением темноты не закрывается? Закон ей не писан? Или во Пскове под немцами другие законы стали? Да нет, не похоже — во внутренние дела рыцари не лезли.
Ну, вот и навозная куча… Ишь как пахнуло! А вон там, у забора — изба. Маленькая, курная… Да тут у всех курные, окромя боярских палат да хоромин купеческих.
Если б, конечно, он был пьян, так ничего бы и не заметил. Точнее говоря — никого. А так… Ратников четко почувствовал — за ним кто-то следил, крался. Слышно было, как скрипел на расчищенной тропинке снежок. Чуть-чуть… еле слышно… И все же…
