— Ясно, — воевода покивал головой. — Так ты — пскович, что ли?
— Нет, новгородец. Точнее — из Заволочья.
— Новгородец из Заволочья? Нешто так бывает? Хотя… то-то я и смотрю — говоришь не по-нашему.
Ну, конечно — в Пскове мало кто на новгородский манер «цокал» и вставлял в слова лишние гласные.
— А что, мил человек, знает ли тебя кто-нибудь в Новгороде? Из тех, кому можно было бы верить, кого можно будет спросить?
— Тысяцкий Якун, — усмехнулся Миша. — Сын его, Сбыслав, боярин Онциферович — Софроний…
— Боярин Софроний?! — неожиданно обрадовался воевода. — Так и сыновья его за тебя скажут?
Ратников пожал плечами:
— Скажут. Как не сказать?
— Ну, тогда обожди чуток, мил человеце, — загадочно протянул Домаш Твердиславич. Немного помолчав, встал, подошел к оконцу… ухмыльнулся. — О! И ждать-то почти не пришлось. Едут!
Миша, конечно, хотел бы спросить — кто едет? — но этот было бы не очень вежливо. Да и зачем? И так все сейчас выяснится.
Воевода приосанился, пригладил на голове волосы, поправил пояс… Так полковник нервно поправляет амуницию перед визитом генерала.
На крыльце послышались голоса… шаги… скрипнула дверь.
И в горницу, впуская за собой уличный морозный холод, вошел князь. Князь Александр Грозны Очи — длинный, немного сутулый парень лет двадцати — двадцати пяти на вид, некрасивый, с вытянутым, всегда хмурым лицом и пронзительным, казалось бы, прожигающим людей насквозь, взглядом.
Под распахнутой собольей шубой князя сверкала-переливалась кольчужица тонкой изящной вязки — словно какой-нибудь пижонский костюм «с отливом», на золоченом поясе висел длинный, с большим перекрестьем, меч в красных сафьяновых ножнах. Такие же красные сапоги были вышиты бисером. Модник, мать его… Впрочем, именно так и положено князю — по-другому просто нельзя, не поймут.
Оба — воевода и беглец — поспешно поклонились.
— Ну? — князь скинул шубу на руки подбежавшему слуге. — Как тут у тебя дела, Домаш?
Боярин улыбнулся:
— Мыслю — неплохо, княже! Псков можно брать…
— Без кованой рати суздальцев? — Александр скривил губы. — Придется ждать. Или… без нее справимся?
— Конечно, справимся! — со всей серьезностью заявил воевода. — Псков не так уж много рыцарей брали… а мы чем хуже? Вот и человек подтвердит… Наш человек, только что из Пскова.
— Да-да, — охотно поддакнул Миша. — Ситуация там такая же, как и с немцами. Думаю даже лучше — большинство нас поддержит или уж, по крайней мере, не станет мешать.
— Мудрено говоришь, паря! — хмуро осадил князь. — Постой-ка! — вытянутое лицо его вдруг озарилось догадкою. — Так я ж тебя знаю! На Неве-реке в позапрошлое лето не ты ли был?
— Я, государь! — Ратников низко поклонился.
Александр усмехнулся и качнул головой:
— Помню, помню… изрядно мечом бился. Такие люди нам нужны! Домаш! Зачисляй его в свою рать. Возьмем Псков — первыми на Дерпт пойдете!
На Дерпт… Михаил задумчиво почесал голову. Так ему как раз туда и надобно. Только вот… хотелось бы войти мирным путем. И — как можно более незаметно. Впрочем, тут, похоже, деваться некуда, возражать уж точно не стоит.
Миша снова поклонился:
— Спасибо, княже, за честь! Только…
— Что?! — глаза Александра вспыхнули гневом — вот уж, точно — Грозные Очи!
— Не один я. Двое отроков со мной… оруженосцы.
— Оруженосцев — тоже в рать, — тут же распорядился князь. — С тобой вместе. Ты наладь их, Домаш.
— Сделаем, княже, — воевода повернулся к Ратникову. — Ну ты иди пока, жди. Я скажу кому следует…
В дверь постучали.
— Кого там черти несут? — обернулся с лавки князь.
— С докладом к тебе мнози на дворе толпятся, княже!
— А, Борис… заходи.
Ратников вздрогнул, буквально на пороге столкнувшись со старым своим новгородским знакомцем… впрочем, не только новгородским.
Сверкая кольчугой, в дверях стоял юноша с блестящими карими глазами и длинными, светлыми локонами. Борис… старший сын боярина Софрония из славного рода Онциферовичей. Не так уж и давно Ратников был его опекуном.
— Ты?! — Борис тоже узнал. — Господи… вот так встреча!
— Боярич! А ты повзрослел… вытянулся…
— Я вижу, вы знакомы? — громко осведомился князь. — Ну, Борис, скажи нам, кто это?
— Это наш человек… рядович… Язм его на усадьбе дальней тиуном хотел поставить… да он исчез куда-то, сгинул.
Отрок непонимающе моргнул.
— Сгинул, говоришь? — Александр вдруг расхохотался, и от неожиданного веселья этого смурное лицо его резко посветлело, стало даже как будто красивее, белее. — А вот он куда сгинул — в Плесков! Так ты говоришь — рядович?
— Рядович, — Борис поклонился. — Ряд честь по чести составлен, ты не сомневайся.
— Ладно, — князь покладисто махнул рукой. — Тебе он после послужит, а посейчас — мне. Пущай мечом помашет во славу русскую!
— О! — рассмеялся боярич. — Мечом он машет изрядно.
Да уж, да уж — что, что — а это… Михаил не зря в клубе реконструкторов занимался — мечом и там помахать пришлось, а потом уже здесь, в новгородских землях, сын тысяцкого Якуна Сбыслав обучал — тоже рубака не из последних.
— Ну иди, рядович, — хохотнул Александр. — Быть тебе мечником!
В задумчивости Ратников спустился с крыльца и направился в дальнюю усадебку. Никто — никакой Никифор — за ним сзади не шел, видать, разъяснили уже, что к чему.
Боярич Борис! Вот уж кого не ожидал… Теперь вот думай — к добру эта встреча иль к худу? Судя по тому, что Борис при Александре — Онциферовичи у князя в фаворе. Так что Борис вполне может потребовать себе своего рядовича, зависимого человека — ведь Ратников подписал когда-то грамоту — «ряд». Правда, до того момента всякое может случиться… в крайнем случае, с дальней Борисовой вотчины, с Долгого озера, ведь тоже можно уйти. Так что — и это вариант. Правда, куда как дольше получится. И как быть с Леркой? В Дерпт надобно, в Дерпт, бросить их всех, свалить да пробираться. Народу много — пойди, поймай. Да и связи никакой толком нет — ни интернета, ни даже захудалого телеграфа — всех о беглецах не известишь, сие просто-напросто невозможно.
Значит, сваливать! Однозначно — сваливать. Улучить момент — и в Дерпт, за Леркой. А там дальше видно будет.
Увидав показавшегося в воротах усадьбы Ратникова, Максик кубарем скатился с крыльца. По лицу его текли слезы…
— Ты что ревешь? — строго спросил Михаил. — Обидел кто? Ну! Отвечай, не хнычь же!
— Дядя Миша… — подросток глотал слезы.
