— Да нет, не завидуют, тут дело в другом, — фон Оффенбах задумчиво покачал головой. — Видишь ли, Сен-Клер — славный рыцарь и совсем уже собирался принять обет, став полноправным орденским братом. Нести язычникам слово Божие, отказавшись от всех мирских утех… И тут — озерная нимфа. Говорят, она его просто околдовала! И становиться орденским братом славный рыцарь Сен-Клер больше не хочет!
— Ах, вот оно что…
— А что за нимфа-то, — поинтересовался Максим. — Молодая она или старая? Вы-то сами ее видели, герр Иоганн?
— Да видал, — крестоносец покривился. — Обычная такая девчонка, вполне приятная, но… тощая больно. Ее бы чуть откормить.
Лерка — не Лерка? Больше ничего толкового от рыцаря было не добиться.
— Ладно, там поглядим, скорее всего — она это!
Ратников подвел резюме и кивнул на призывно распахнутую дверь питейного заведения:
— Пошли, зайдем, что ли? С утра росинки маковой во рту не было. Иоганн, дружище, ты деньгами не богат?
После небольшой пирушки герр Иоганн фон Оффенбах был отпущен восвояси под честное слово — никогда больше не воевать с русскими. Рыцарь покривился, но слово все же дал — и это означало для него покинуть Ливонское отделение Ордена, поскольку тут если не войн, то мелких стычек с теми же новгородцами либо псковичами было никак не избежать.
Простившись с пленником, Ратников и его спутники, насытившиеся и довольные, зашагали на Лодейную улицу — все к той же усадьбе. И вот там-то их ждал облом!
Михаил еще издали почувствовал что-то неладное: над усадьбой трепетали на ветру багряные с изображением какой-то православной святой — стяги, а у ворот стояли двое окольчуженных воинов с червлеными щитами и короткими коптями-сулицами. Этакие неподкупные стражи.
— Куда? — один из воев хмуро посмотрел на подошедшего Ратникова.
— Туда! — ухмыльнулся тот. — Дай пройти, брат!
Страж приосанился:
— А пущать никого не велено!
— Как это — не велено?! — возмутился Миша. — А вдруг там немцы? Или — их прихвостни?
— Да успокойся ты, друже, нет там ни немцев, ни прихвостней, — успокоил Ратникова второй стражник, выглядевший постарше и поумнее своего напарника. — Боярыня новгородская там, во владенье вступает волею князя благословенного Александры!
— Боярыня? Что за боярыня? — Михаил похолодел — он уже знал, какой ответ услышит.
И в своих предположениях не ошибся.
— Боярыня Ирина Мирошкинична, — с улыбкой пояснил страж. — Так нашу хозяйку кличут. Князь Александра к ней благоволит вяще!
Ирина Мирошкинична… Та самая… Атаманша!
— Ну, дядь Миша, что там? — нетерпеливо окликнул скромно стоявший в сторонке Максик.
— Да ничего хорошего, честно сказать, — подойдя, махнул рукой Михаил. — Пошли в корчму… посидим. Думать будем!
А в корчме веселились! Пели песни. Во славу князя Александра и так, задиристые, про любовь. Особенно надрывался один чернявый парень с рябым неприятным лицом:
Ай люли, ай люли-люли…
А у моей зазнобушки-то брови чермные!
А у моей — фиолетовые, — неприязненно подумал Ратников. — Тоже мне — песня. Нет чтоб… Группа крови на рукаве, мой порядковый номер на рукаве… пожелай мне удачи в бою, пожелай мне…
— Вы что там мычите, дядь Миша?
— А? Что? Да это я так, о своем… Вы ешьте, ешьте, парни!
— Да мы типа наелись уже, вообще-то.
Типа наелись…
Что же, однако, делать-то? Надо бы явиться, так сказать, в расположение части — воевода Домаш Твердиславич уже присылал человечка, так что искать не надо было. Но до возвращения хорошо бы что-то придумать…
Ай люли-люли-и-и-и!
Теперь к чернявому присоединился какой-то мелкий оборванный пацаненок, гнусаво так пел, противно… словно собака скулила…
Ай люли-люли…
Вот тоже — песня! Хоть бы повеселей чего спели… типа — мой папа — фашист, а-а-а-а!!!
Ратников еще с детства любил питерский рок-клуб, хотя особо-то музыкой не увлекался.
Однако чтобы такое придумать-то, а-а-а-а?
Силой ничего не выйдет, боярышня Ирина у Александра-князя, видать, в почете. Значит, нужно хитростью… Выкрасть! Ах, Михаил Сергеевич, криминально мыслите, дорогой. Выкрасть… Ну, в прошлый раз повезло, детинушка один на усадьбе оказался, да и умишком не востр. А нынче? А нынче все не так, все наоборот нынче — и народу там полно, и Ирина Мирошкинична особа весьма и весьма неглупая, а в чем-то — даже талантливая, это ж надо — подобную торговлю (прошлого с будущим) устроить!
Ай люли люли-и-и-и…
Да прекратите вы наконец выть-то?
А пацаненок вроде знакомый… певец хренов… Юра, блин, Шатунов… Ну, конечно, знакомый! Воренок с торга! Который едва кошель не увел. Воренок…
— Эй, парень, — дождавшись, когда наконец песня утихла и исполнявшие ее бедолаги пошли по корчме с шапкой, Ратников ухватил парнишку за рукав. — Заработать хочешь?
Ближе к ночи все трое дисциплинированно явились на постой в войско Домаши Твердиславича, расположившееся на обширном постоялом дворе — бывшем рижском подворье. Воевода Ратникову обрадовался, выкатил бадью бражки — за-ради победы — так и прображничали всю ночь, утром Миша даже «мяу» сказать не мог, хотя уж на что к местным слабеньким напиткам крепок. Даже «мяу» не сказать, не то что возвращаться обратно в ту корчму, где договаривались с воренком. Хорошо, Макс с Эгбертом вот так вот еще не пили, не умели еще. Максик так вообще местной бражкой брезговал, дурачок… там же все натуральное, не какая-нибудь пепси-кола или, упаси господи, джин-тоник!
Послав ребят в корчму, Михаил завалился спать и, верно, продрыхнул бы, как и многие, до вечера, ежели б, ближе к обеду, его не разбудили вернувшиеся парни.
Судя по довольному виду Макса — воренок деньги свои отработал сполна.
— Есть! — едва Миша открыл глаза, радостно сообщил Максим. — Есть браслетик!
— Славно… — Ратников икнул и потянулся к кувшину с квасом, стоявшему тут же, у изголовья. — Браслетик… А почему — один?
Просто так спросил — пошутил вроде, а Макс за чистую монету принял:
— Да, Микитка тот сказал, три было… Один он, когда бежал, разбил, другой — выпал да где-то потерялся.
— Ладно, — Михаил махнул рукою. — И одним обойдемся. Он где их нашел-то?
— Так, там же, где и мы — в амбаре. Долго, говорит, шарился. Зато знал — что искать.
Глава 18
Март — апрель 1242 года. Псков — Чудское озеро
Львы
Битва происходила не так, как описано в учебниках и показано в кино…
