— Олекса! Эй, парень, ты там спишь, что ли?
— А? — Юноша резко обернулся и едва не упал, запнувшись о какую-то корягу. — Чего такое?
— Ты с кем в прошлый раз беседовал? Ну, у замка.
— С пастушками. Там, в замке-то, коров да овец развели, чтоб, значит, всегда молоко да мясо свое было.
— С пастушками… — задумчиво повторил Михаил. — Вряд ли они нам, конечно, помогут, но… они могут знать кого-то еще, те — тоже, и так далее… А где орденское стадо обычно пасется?
— Не знаю, — Олекса беспечно пожал плечами. — Да, мыслю — как подходить будем, увидим. Или услышим, как коровы мычат.
Вдоль нырнувшей с пологого холма вниз дороги высились сумрачные ели и янтарные сосны, быстро, впрочем, сменившиеся липою и рябиной. Вот уже вдалеке, за деревьями, показался и замок. На каменной — главной — башне развевался флаг.
— Вон там, лужок подходящий, — Олекса кивнул направо, в сторону озера. — Заливной.
— Сворачиваем, — тут же распорядился Миша. — Еще рано… как раз время для первого перекуса.
Стадо у тевтонцев оказалось изрядным — дюжины две коровушек, упитанных буровато-пегих телок. Видно было, что о животных заботились — чистили, ухаживали — уж больно довольный вид имели орденские буренки, залюбуешься! Ну, просто образцово-показательное стадо из какого-нибудь лживого советского кинофильма про счастливую колхозную жизнь, типа «Кубанских казаков».
— Господь в помощь, работнички! — громко поздоровался Ратников, подойдя ближе к пастушкам — двум, лет по двенадцати, паренькам, босоногим, небольшого росточка. Один — на вид чуть помладше — был светловолосый, веснушчатый, второй, наоборот — темненький, смуглый… или просто загорелый, откуда в здешних местах смуглым-то взяться? Разве только цыган, что ли, вернее — байстрюк цыганской крови.
— И вам удачи во всех делах, — пастушки вежливо поклонились. — Снова в замок?
— Туда, — ухмыльнулся Олекса. — В прошлый раз не попали, сами знаете — похороны.
— Да уж, — темненький пастушонок усмехнулся и, прищурившись, пристально осмотрел путников. — А вы чего сюда-то свернули?
— Так, думали, ближе…
— Не-а, не ближе, — отрок лениво поковырялся в носу. — Только крюк лишний сделаете.
— Ну и ладно, — стащив с плеча котомку с припасами, Ратников уселся под крону раскидистой, стоявшей неподалеку сосны. — Хоть поснедать… Садись с нами, парни!
Пастушки переглянулись… уселись. И с видимой охотою принялись уминать прихваченную Мишей в путь печеную рыбу. Ели так, что за ушами трещало, видать, не очень-то их хозяева баловали… в отличие от коров.
— А что, собак-то у вас нету? — словно бы невзначай спросил Михаил.
— Чего ж нету-то? На ночь из замка берем…
— А замок, значит, ночью без собак?
— А зачем им? Но к осени вырастят — щенки есть.
— Приказчик Яков, он там за главного?
— Приказчик? А-а-а, герр Штраузе, баллеймейстер… магистр имения, замка то есть, — цыганистый парнишка оказался весьма даже неглуп, пояснил толково. — Приказчиком его наши зовут — так им понятней.
— А вы-то как в замок попали? На барщину?
— Так.
— Понятно… И давно уже здесь?
— Давно, с травня-месяца.
С травня… да уж — «давно». Ратников покачал головой: вряд ли эти ребятишки могут знать хоть что-нибудь важное, за такой-то срок… тем более и социальный статус крайне низок…
— А этот приказчик Яков… Штраузе — так?
— Да-да — герр Якоб Штраузе — он любит, чтоб именно так обращались, — парнишка потянулся, заложив за голову руки. Рукава ветхой — явно с чужого плеча — рубахи его соскользнули вниз, к плечам… А на сгибе правой руки, там, где вена, Ратников вдруг заметил синяк. Бывает, если неумело колоть… долго искать вену…
— Иголкой тыкали? — Михаил показал на синяк пальцем.
— А ты, мил человек, откудова ведаешь? Ой! — парнишка вдруг сконфузился и живенько опустил руки.
— Да знаем, знаем, не прячь! — поспешно успокоил Миша. — Таких, как ты в чудинской деревне знаешь, сколько? Напарник твой… у него тоже?
— Угу… — парнишка опустил глаза. — Герр Штраузе строго-настрого запретил про то говорить. Мы и не будем!
Ратников громко расхохотался:
— А мы вас и не спрашиваем! И без вас знаем… Тоненькая такая блестящая игла, не очень-то и больно… кровь в чарочку хрустальную стекает… Так?
Пастушки испуганно переглянулись.
— По глазам вижу, что так.
Михаил ковал железо, не отходя от кассы:
— А что сказали? Ну, как заставили-то?
— Лекарь приезжал… Сказал — дурную кровь надобно выпустить. Выпустил… — мальчишка неожиданно улыбнулся. — А потом нас накормили — вкусно-вкусно. Жареные перепела, хлебушек пшеничный. Белый, вино… никогда так не ел!
— А дружок-то твой, что ничего не расскажет? — подал голос Олекса. — Молчит, словно немой.
— Никола-то? Так он и есть немой.
— Понятно… А что за лекарь-то?
— Герр Якоб говорил, чтобы мы…
— Так вы и так уже все рассказали… Точнее говоря, за вас — мы. Ну? Так что за лекарь-то? Верно, чудной?
— Чудной, верно! — парень, как видно, и не хотел уже ничего говорить, но вот после слова «чудной» вдруг кивнул, даже слегка улыбнулся. — Лица не разглядеть — под повязкой, одни глаза сверкают. Белесые такие, рыбьи…
Ратников вздрогнул — рыбьи глаза! Впрочем, мало ли у кого такие бывают?
— Одет в рясу, темную такую, длинную, как орденский брат или послушник… но не брат! Вообще, словно не от мира сего…
Не от мира сего! А вот в этом, средневековом, аграрном мире люди очень наблюдательны. Парнишке вполне можно доверять.
— А с чего ты взял, что не от мира сего?
— Ну, не знаю, — пастушонок — звали его, кстати, Парфен — пожал плечами. — Просто вот по всему чувствовалось — ну, не наш он, не из наших мест: и ходит не так, и смотрит… как змея, брр!
— А телосложение, рост?
— Чуть пониже тебя, мил человек, в плечах чуть шире, осанистый такой, крепкий… Герр Якоб его вроде как побаивался!
— А голос, голос какой? По-русски говорит чисто?
— Голос? — Парфен скривил губы. — Так он вообще ни говорил, все делал молча — и иголку совал, и вынимал… Быстро все этак, ловко — видать, и впрямь добрый лекарь! Умеет!
— И часто он в замке бывает?
— Один раз и был… Нет, пару — я еще как его поутру, как стадо гнал, видел. Больше — нет. И с тех пор, как кровь из нас выпустили, герр Якоб с добром к нам с Николой стал. И кормить получше, и одежку вот — дали. Справная!
