Взошел месяц, на черном небе воссияли звезды. Недоступно-далекие, желтые, они подмигивали Егорше, словно бы утешали: ничего, мол, придет и твое время, а сейчас терпи, коль отдан к Ондатрию в услуженье. Хорошо еще так, а то б помирал с голоду под забором – отец-то с матерью давно в Орде сгинули.
Раничев проснулся рано – едва рассвело, и за крышами изб медленно поднималось солнце. Было прохладно – не холодно, а именно прохладно, как бывает ранним утречком перед жарким да знойным днем. Иван со стоном уселся, вытащив из волос солому, осмотрелся вокруг. Матерь Божия! Где это он? И что вчера было? Кажется, гуляли в каком-то кафе. С этим, новым музыкантом, Ефимом. Да, с Ефимом. Он, что ли, проставлялся? И – где гуляли? Наверное, в «Явосьме», у Макса? Иван вдруг вздрогнул, покачал головой, ясно вспомнив все, что произошло с ним вчера… и не только вчера. Вскочив на ноги, осмотрелся – низкие бревенчатые постройки, изба, покосившийся забор, за забором – высокие деревянные стены с башнями и стражей. Конец четырнадцатого века! Господи! Помолиться – знать бы как? Четырнадцатый век… А ведь это не сон, судя по всему. Стены, воины с копьями, избы. И никаких тебе автомобилей, никакого асфальта, вообще никаких признаков цивилизации… Но черт побери, как? Как такое вообще-то возможно?! Усевшись на солому, Раничев застонал.
– Возьми-ко, испей, друже.
Иван оглянулся. Перед ним стоял какой-то пацан, светленький, темноглазый, в длинной непонятного цвета рубахе, подпоясанной узким пояском, с распухшей губой и большим фиолетовым фингалом под левым глазом. Босиком. Ну натуральный гопник! Такого бы прогнать поскорее да… Гопник дружелюбно улыбался и протягивал Ивану большой деревянный корец.
Не раздумывая больше, Раничев припал губами к корцу – водица! Чистая, ледяная, аж сводит скулы.
– Спасибо, хорошо! – Напившись, он вернул корец парню. Вроде и жизнь веселей показалась. Теперь бы еще покурить. – Ты, случайно, не ку… Тьфу! Господи! Господи! Ну конечно, не курит. Откуда в четырнадцатом веке табак? Господи…
Проснулся Ефим. Заворочался на соломе – видно, жестко спалось, хреновая была солома, старая. Подняв голову, улыбнулся мучительно:
– Попить бы.
– Попей, попей. – Отрок протянул корец.
– Эй, Егорша! – распугивая утреннюю тишину, истошно заорали с крыльца. – Ты где, диавол? Иди, хозяин зовет.
– Пойду я, – погрустнел парень. – Корец опосля принесете.
– Принесем…
Иван с Ефимом переглянулись и вдруг разом захохотали, повалившись на солому и раскинув в стороны руки. Неизвестно, чего было больше в этом смехе: радости от спасения, надежды на хороший день или воспоминаний о вчерашнем?
– Хорошо вчера погулеванили, – отсмеявшись, приподнял голову скоморох. – Сегодня поищу своих. Мало ли – не все с Семеновой ватагой ушли? А ты чего намерен поделывать?
– Не знаю, – честно признался Иван. – Нет у меня здесь никого. Думал, знакомых встречу, ан нет…
– А кто у тебя тут из знакомцев-то был? – заинтересовался Ефим.
Раничев задумался, действительно – кто?
– Ну… хозяин кафе… тьфу, корчмы… есть тут одна, вернее была… Вряд ли ты его знаешь.
– А, ты про ту корчму, что сгорела прошлым летом? – Скоморох понимающе кивнул. – Да, не повезло хозяину. Хотя – он сам виноват, надо мзду платить вовремя, тогда никакой пожар не страшен, верно?
– Так-то оно так… – кивнув, протянул Раничев. – В общем, наверное, и нет здесь у меня никого.
– А ты с кем ватажничал?
– Да вот с ними…
– Так там, в старой корчме, выходит, и кто-то из скоморохов сгорел? Не слыхал. – Ефим недоверчиво покачал головой и тут же обрадованно улыбнулся: – Так ты, выходит, один-одинешенек?
– Выходит, что так, – грустно признался Иван.
– Так давай вместе ватажничать! Вон вчерась как распелись. Инструмент сыщем – заработаем изрядно.
– Наверное, ты прав, Ефим. – Раничев согласно кивнул. – Говоришь – вместе? Давай. Только… я еще, пожалуй, пройдусь, посмотрю, может – и встречу кого?
– Сходи. – Ефим потянулся. – А то так давай со мной на торг да на пристань?
Иван отрицательно покачал головой.
– Ну нет, так нет, – пожал плечами скоморох. – К обеду встретимся тут же, в корчме, хорошо?
– Заметано.
Проводив глазами удалившуюся фигуру Ефима, Раничев снова вытянулся на соломе, подставив лицо солнцу. Он, конечно же, не собирался сейчас никуда идти, уж слишком много всего навалилось на него в последнее время. И все, что навалилось, требовало самого вдумчивого анализа. Анализ этот в свою очередь требовал времени – а его-то как раз и не было в последнее время. Прошлое ворвалось в жизнь Раничева внезапно, навалилось непоколебимо и властно, обхватило когтистыми лапами, не давая опомниться. Хотя, конечно же, и раньше можно было бы догадаться… Да как догадаться-то? Он же, Иван Петрович Раничев, нормальный солидный человек, директор музея, интеллигент… в первом поколении, неужто мог поверить в такое?! Первое, что пришло в голову, – сумасшедшие, затем – секта. Да, это многое объясняло… но ведь та деревня, рядом с боярской усадьбой… И Ефим. Ефим… Что-то не очень-то он походил на забитого средневекового человека, если верить изысканиям некоторых солидных академических историков, только и озабоченного, что мыслями о религии и спасении души. И говорил он вполне понятно, не «не лепо ли ны бяшеть, братие, начати старыми словесы…», а… Впрочем, это было вполне объяснимо: мы ведь тоже не говорим в жизни: санитарный узел, деяние, головной убор. А вот если представить, какое впечатление возникнет о языке людей двадцать первого века у историков, скажем, века двадцать восьмого, ежели обнаружат они пачку бюрократических документов типа «настоящим уведомляем о наличии отсутствия того-то сего-то»? Скажут – только так все и говорили году в две тысячи шестом – и никак иначе! А кто думает по-другому – ату его, ату, ведь мы же провели самые серьезные изыскания, не одну диссертацию накропали, опираясь не на что-нибудь, а на выдающиеся исторические источники, к примеру на такой памятник русской словесности, как переписка Н-ского отдела внутренних дел с районной прокуратурой. Еще некоторые из ученых на старинные песни ссылаются – дескать, народное творчество. Ну о современных песнях лучше вообще помолчать, дай бог, никогда не попадутся они на глаза вдумчивому архивариусу из далекого будущего, иначе вывод о поколении людей начала двадцать первого века будет весьма-весьма прискорбным.
Иван засунул в угол рта соломину – вместо сигареты – пожевал, отогнал назойливую осу и принялся рассуждать дальше. Во-первых – как он оказался в прошлом? Ну конечно, все это связано с той дракой в музее. С человеком со шрамом, с перстнем… С перстнем. С ним вообще не одна загадка связана: то он появлялся внезапно, то исчезал, чтобы, неведомо как, возникнуть снова. Значит – перстень. И человек со шрамом. Наверное, он тоже где-нибудь здесь, в прошлом? Но как найдешь? А найдешь, и что дальше? Ну для начала надо его хотя бы найти и хорошенько потолковать, а уж потом видно будет. Кстати – здесь будет неоценимой помощь Ефима, со скоморошьей-то ватагой искать куда легче – можно всю Россию пройти. Впрочем, ее еще и нет, России-то. Одни княжества – Рязанское, Московское, Тверское… Все, между прочим, разные государства со своей собственной политикой, как внутренней, так и внешней.
