Дойдя до плетня, Салим три раза покричал совою. Чуть погодя, со двора, раздался такой же звук.
– Пошли, – обернувшись, шепнул отрок.
По очереди все четверо зашли во двор через чуть приоткрывшиеся воротца. Им навстречу метнулась темная тень – видно, сам хозяин, смерд Игнатко, – цыкнула на забрехавшего было пса, тот обиженно заскулил и затих. Хозяин гостеприимно отворил дверь избенки, буркнул:
– Входите.
Ночные гости, один за другим, вошли в темное помещеньице, такое низкое, что Раничев, выпрямившись, треснулся лбом о притолоку, да с такой силой, что перед глазами запрыгали искры. Яркие – зеленые, красные, желтые… Впрочем, это уже были не искры – а жарко вспыхнувшее пламя! Какие-то люди разом зажгли факела от тлеющих углей очага. Раничев дернулся было обратно… и почувствовал под лопаткой холодное острие копья.
Их быстро скрутили, бросили на колени на земляной пол.
– Ну со свиданьицем, добрые люди, – елейным голосом произнес тучный чернобородый мужчина в серебристой кольчуге и накинутом сверху дорогом алом плаще. – Давненько вас тут ждем!
Он расхохотался, но светлые глаза из-под кустистых бровей смотрели строго, пронзительно даже, словно…
Глава 9
Угрюмов. Июнь 1395 г. У беды глаза зеленые
Она легка, гибка, стройна,
И даже чудится порой,
Что чем-то соединена
С черемухой, с цветком, с пчелой,
С душицей, пьющей синий сок,
Со свистом славок и синиц…
Николай Грибачев
«На вечное свидание…»
…словно глаза капитана Жеглова при встрече с Фоксом.
– Всех – в малую башню, – поднимаясь с лавки, распорядился чернобородый. – С утра по одному – ко мне.
«Влипли!» – подумалось Раничеву, когда воины грубо потащили его на двор. Снова противно заныло плечо. Не надо было связываться с этой подозрительной парочкой, хотя, с другой стороны, вряд ли в Угрюмове нашлись бы лучшие кандидаты в скоморошью ватагу. Интересно, что им собираются инкриминировать? Мелкие кражи? Или – что куда хуже – оскорбление святой матери-церкви в лице епископа Феофана? Да, скорее последнее – ведь засада-то устраивалась явно на Салима с Онфимом, имевшим весьма подходящее для него прозвище – Оглобля. Чего ж они еще успели тут натворить?
Связав руки за спиною, их повели по спящим городским улочкам, темным, освещаемым лишь звездами да дрожащим пламенем факелов в руках воинов. На городских стенах перекрикивались стражники:
– Сла-а-ався, князь Олег Иваныч!
– Рязани слава!
– Славен Угрюмов град!
Несколько неизвестно откуда взявшихся стражников с копьями и большими щитами вдруг загородили особо узкий проход, но, узнав чернобородого, почтительно поклонились:
– Проезжай, воевода-батюшка.
Не слезая с коня, тот небрежно кивнул им и, оглянувшись, приказал прибавить шагу. Тупой конец копья больно ткнулся Раничеву под правую лопатку – пошевеливайся. Иван прибавил шагу, их вели меж двумя высокими каменными стенами – церковью и чем-то еще, скорее всего – княжеским амбаром или палатами наместника – что тут еще-то могло быть выстроено из камня? Черные стены вдруг резко расширились, впереди чуть посветлело – миг, и за поворотом показалась небольшая площадь с высоким деревянным храмом о трех маковках и длинным высоким частоколом с мощными, укрепленными массивной надвратной башней воротами. За частоколом маячили крыши.
Не доезжая ворот, воевода что-то зычно крикнул – тяжелые створки тут же бесшумно распахнулись, и вся кавалькада – всадники, пешие воины и арестованные – быстро втянулась внутрь обширного, вымощенного дубовыми плитками двора.
Башня оказалась узкой, все четверо едва улеглись, притираясь вплотную друг к другу. Кто-то – кажется, Онфим Оглобля или Ефим – угрюмо пожелал всем спокойной ночи, дескать – утром-то силы ох как понадобятся, так что сейчас лучше выспаться, кто знает, что там их завтра ждет?
– Спокойной ночи? – возмущенно переспросил Раничев. – Как бы не так! – Он повернулся к отроку: – А ну-ка, поведай, господине, с чего б это нас похватали? И вообще, кто все эти люди? Вижу, ты побольше нашего знаешь.
Салим молчал, разговаривать же с Онфимом Оглоблей было напрасной тратой времени – Иван уже давно догадался, кто в этой парочке главный.
– Ну, так и будем в молчанку играть?
– Схватили нас воеводские, – нехотя отозвался Салим, и Раничев пожалел, что не видит его лица – в башне было темно, хоть глаз выколи.
– За что? – поддержал атаку приятеля Ефим Гудок. – Давай-давай, Салим, выкладывай, что ведаешь, чай, нам завтра вместе ответ держать.
– Вот и не хочу, чтоб лишнее ведали, – вполголоса признался отрок. – Лишние знания – лишние хлопоты.
– Ага, меньше знаешь – лучше спишь, так, что ли? – Раничев усмехнулся. – Только не в нашем случае!
Он долго уговаривал отрока рассказать хоть что-нибудь, чтоб хоть немного ориентироваться во время завтрашнего допроса. Салим оказался упрям, молчал, как партизан, лишь ближе к утру выдавил из себя несколько куцых фраз, из которых ситуация яснее не стала, а скорее наоборот, еще больше запуталась. По словам парня, их взяли за мелкие кражи, совершенные на торгу с голодухи, и самое большее, что им грозило, – битье кнутом у правежного столба. Епископа Феофана отрок вообще не упомянул, словно это не он гонялся за ними по всему рынку. Все это настораживало и выглядело, по меньшей мере, странно: ведь издевательство над религиозными догмами – а именно так и можно было при желании квалифицировать действия акробатов – преступление куда более страшное, нежели мелкое – да и крупное – воровство. Чего ж Салим не сказал о епископе?
– Феофан? – переспросил отрок. – Так он с воеводою не очень-то дружит. Нет, это не он. Думаю – кто-то с торга.
Странное объяснение. Дружит – не дружит, любит, плюнет, поцелует – это все детский сад; когда дело касается преступлений, играют по другим правилам. Впрочем, если они были арестованы только за кражи – это вовсе не касалось ни Раничева, ни Ефима. Только вот поверит ли им воевода?
– Язм бы, на его месте, не поверил, – честно прошептал Ефим. – Да велел бы кату пытать изрядно.
– Ой, не каркай. – Салим заворочался. – Вы тут, и вправду, ни при чем. О том и воеводе скажем… если дойдет до пыток.
– То есть как это – если дойдет? А что, может и не дойти?
Салим больше не откликался, как ни толкали его Раничев с Ефимом, – спал или притворялся. Ну и черт с ним, не хочет говорить – не надо. Ивану вот не спалось что-то. Как представил возможные завтрашние пытки – так совсем уж нехорошо становилось, уж слишком хорошо знал специфические палаческие инструменты: ножички, жильные щипчики, скребки для сдирания кожи – имелся в музее подобный наборчик, правда, не целиком, отдельные вещички только, но и того, что было, впечатлительным людям хватало. Галя, когда только что устроилась на работу, один раз даже чуть не хлопнулась в обморок, хорошо сторож рядом был, Егорыч, подхватил. И что ж, интересно, там с Егорычем? Жив ли? Хоть бы – жив, внукам на радость. Влада, наверное, спит уже… с мужем. А ребята – какой хоть день сегодня? кажется, суббота – скорее всего, играют в «Явосьме». Или – нет, уже отыграли, пиво жрут, собаки, вместе с Максом. Про пропавшего своего басиста и забыли уже, поди… Не, уж это – вряд ли. Однако и история с ним произошла! Вернется – никто не поверит. Начальство в комитете по культуре заставит объяснительную писать. И что там можно написать-то? С такого-то по такое волею неизвестного злыдня со шрамом на лице находился в городе Угрюмове эпохи Великого княжества Рязанского в 1395 году от Рождества Христова. Что ему на такое начальство скажет? Представлять особо не надо.
