– Хороши были песни, – вдруг услыхал он через приоткрытые ставни. Кто-то говорил по-русски с забавным акцентом, чуть смягчая согласные, так что получалось – «быльи», «пьесни». Тут же заговорили на незнакомом языке, скорее всего – на татарском, или уж лучше назвать его тюркским. Глухим голосом произнесли отрывистую фразу.
– Ты потешиль нас, боярин Евсей Ольбекович, и за то хан благодарьит тебя и спрашивает, готовы ли кони и люди?
Хан? – удивился Раничев. А, это, наверное, тот, важный, с бородкой.
– Скажи хану, что все готово давно и соблюдено в тайности.
– Это самое гльявное!
– Я знаю, Тайгай.
– Мой хан говорьит, что у ньего осталось два верных друга – князь Олег Иванович и ты, боярин Евсей.
– Рад за хана. Но – пора поспешать. Не забывайте об убийстве гонца.
– А скоморохи? Не выдадут?
– Вряд ли они узнали хана.
– Все равно лучше их…
Голоса умолкли, послышались звуки удаляющихся шагов, хлопнула дверь.
Тайгай? Хан… И Салим ведь говорил себе под нос о каком-то хане. Впрочем, черт с ними со всеми. Надобно, пока не поздно, воспользоваться благоприятной ситуацией и попытаться упрочить свое положение, а упрочив, выяснить о человеке со шрамом.
Он успел в церковь как раз к началу вечерни. Священник в золотистой ризе, листая тропарь, быстро чел молитвы, сурово смотрели с икон истощенные лики святых, пахло ладаном и людским потом. Раничев осмотрелся: своих он увидал у противоположной стены, как раз напротив иконы Николая Угодника, Салим мелко крестился, а Ефим с Оглоблей держали в руках тонкие горящие свечи. Иван хотел было им помахать, да не решился – церковь все-таки, не какой-нибудь ипподром. Попытался протиснуться – куда там, храм был небольшим, а народу набилось – что сельдей в бочке. Так ведь Ефим говорил, что какой-то праздник сегодня, какого-то святого славят, то ли Кирилла, то ли Федора Стратилата, Раничев не очень-то в таких вещах разбирался, хотя считался крещеным и крестик на шее носил. Собравшись с силами – эх, если б не плечо! – Иван пролез между двумя толстыми, закутанными в платки бабами и случайно наступил на ногу стоявшей меж ними женщине. Та обернулась – два изумруда ожгли Раничева из-под платка! Да ведь это… Та самая… У беды глаза зеленые…
– Простите, девушка, – прошептал Иван, не в силах отвести от этих глаз взгляда.
Та вдруг неожиданно улыбнулась:
– А, скоморох… Ты хорошо пел сегодня.
Забыв, где находится, Раничев хотел было поцеловать даме ручку и сказать ей, что хорошо поет не только сегодня, и не только поет хорошо, но и… Однако заметил, что красавица на него уже давно не смотрит. Зато неодобрительно смотрят те самые толстые бабы – видно, опекунши либо служанки. Иван поспешно отошел в сторону, насколько смог продвинуться, стал у самой стеночки, не отводя взгляда от молящейся девушки. Чем-то зацепила она его, что ли…
А ту, похоже, не очень-то интересовали молитвы. Бедная, уж так вся извертелась, завытягивала шею, словно бы искала кого-то… Ага, замерла. Похоже, нашла. Кивнула. Интересно – кому? Иван вдруг ощутил даже что-то похожее на ревность – с чего бы, кажется?
По окончании службы медленно пошел за прекрасной незнакомкой, а та, оставив своих толстых спутниц у паперти, свернула налево, к липам… где уже давно дожидался ее красивый молодой человек. Светлый, кудрявый, с тонким чертами лица и голубыми сияющими глазами, в кафтане алого бархата. Раничев вздрогнул. Аксен Собакин! Собственной персоной. И чего он тут делает – в церковь приехал? Так вроде поздновато уже? Или… Ну конечно, свидание у него здесь вот с этой зеленоглазой боярышней. Все правильно, Аксен красив и знатен, хотя и, кажется, подл. А он, Раничев Иван Петрович, кто? Да никто! Директор музея, блин. Может, так здесь всем и представляться? Что ж, не его полета девушка, грустить нечего, как говорится, совет им да любовь… И все же, и все же… Иван чувствовал себя так, как в далеком детстве, когда оставил на пляже любимую игрушку – пластиковый краснозвездный самолетик; вспомнив, вырвался на полпути из материнской руки, прибежал, тяжело дыша… ну вот он, вот здесь же лежал, вот под этим кустиком, у такого приметного камня. Вот и кустик, и камень – а самолетика нет, сперли, гады! Подобное же чувство Раничев испытывал и сейчас, когда глядел из-за толстого ствола липы на эту красивую пару. Глядел? Подглядывал – так вернее получится. И все ждал, что вот-вот они поцелуются, писаный красавчик Аксен Собакин и эта прекрасная незнакомка с зелеными, как изумруды, глазами. Чувствовал себя препогано – и в самом-то деле, он, взрослый мужик, прячется, словно тать, за деревьями и, завидуя, ловит каждый жест зеленоглазки, каждое ее слово, даже тихим-тихим шепотом. Никогда еще раньше не ощущал себя Иван таким идиотом, даже когда первый раз женился.
– Любый мой, я так тебя ждала, так ждала…
А похоже, «любый» не очень-то слушал воркование своей зазнобы. Все осматривался, словно волк. Раничев хотел было уйти, да не ушел, словно что-то держало.
– Ну хватит, ласточка, – резким шепотом перебил Аксен девушку. – Говорят, гости у вас сегодня были.
– Да были… И скоморохи были, уж как пели, как пели…
– Что за гости?
– Да татары вроде, я и не расспрашивала особо.
– Какие из себя?
– Да что ты все про них, Аксен! Можно подумать, ты мне не рад.
– Рад, рад, родная, и жить без тебя не могу. – Аксен сплюнул. – Просто так спрашиваю, думаю, может, знакомые?
– Да откуда тебе их знать, в усадьбе-то батюшкиной сидючи? – Девушка тихонько засмеялась, привалившись головой на плечо Аксена. Тот отстранился, настойчиво повторив вопрос о гостях. Уступив его натиску, боярышня бегло описала, что помнила. Аксен слушал внимательно, время от времени задавая вопросы, и наконец прошептал:
– Он! Так, говоришь, ханом его называли?
– Да я так, мельком слышала. Кажись, так… Ой, Аксене, а ты скоро сватов зашлешь?
– Скоро. Ну все, пора мне. Да и тебя вон заждались.
Они расстались, на прощание поцеловав друг друга в губы, как и положено влюбленным. Влюбленным? На взгляд Раничева, боярский сын Аксен Собакин не очень-то напоминал влюбленного. Слишком собран. Отрывист, настойчив, решителен. Не бывают такими влюбленные, особенно при встрече с любимой. Не бывают. Однако интересные гости были у наместника. И еще интересней та фраза, о том, что скоморохов хорошо бы…
– Где ночевать собираетесь, парни? – Иван нагнал своих. Услыхав, что в самой лучшей корчме – а где ж еще-то? – заколдобился.
– Убираться нам из города надо, – тихо сказал он. – И – чем быстрее, тем лучше. Мне кажется, мы уже и так слишком много знаем.
Ефим возразил сразу. Куда, мол, уходить, когда тут открываются такие перспективы? Его поддержал и Оглобля, даже замахал руками – видно, понравились харчи у наместника.
– Не спорьте, – хмуро заметил вдруг Салим Стриж. – Иван дело говорит. Бежать надо, и как можно быстрее.
