Никакого толку! Если так и дальше пойдет…
Раничев приподнял голову девушки за подбородок и закатил ей пару оглушительных пощечин.
– Ну, перестала реветь? – жестко спросил он. – Одевайся!
Он подал ей сорванный с Умара халат, взяв за руку, подвел девчонку к забору. Помог перебраться, перевалил через дувал и сам… Остановился в раздумье:
– Ну, куда теперь? Не знаешь? И я… Куда-нибудь подальше отсюда.
Таясь за дувалами, – слава богу – шайка еще не вернулась, они, пригнувшись, добрались до полей и, выйдя из деревни, опрометью кинулись куда глядели глаза.
А глаза глядели туда, где была хоть какая-то растительность, и желательно погуще. Не останавливаясь, они шли почти до самого вечера, и лишь только когда красный край солнца уткнулся в черный песок, остановились, бессильно повалившись на землю.
– А мы неправильно идем, – заметил Иван. – Река-то в той стороне. – Он кивнул на солнце. – Хотя именно там нас и будут искать.
Он замолчал, думая, о том, что было бы хорошо, если б шайка Кучум-Кума подольше не возвращалась в кишлак, еще лучше – если б разгромили ее верные гулямы эмира. А ведь побег, наверное, уже обнаружен. Да что там наверное – наверняка! Только вряд ли за беглецами организуют погоню без санкции курбаши, хоть бы тот сломил голову где-нибудь. Пока же… Пока же надо было что-то думать. Куда-то идти, что-то есть, что-то пить, где-то спать, в конце-то концов! По ночам-то не жарко. Раничев осмотрелся – окружающая местность ему активно не нравилась – плоская, как стол, низменность, покрытая пожухлой травой и низенькими ветвистыми кустами. Из одежды – пара халатов, не очень-то теплых, из оружия – кинжал. Эх, хоть бы со стрелами лук. Может, и удалось бы кого-нибудь подстрелить. Впрочем, надо повнимательнее обследовать кусты, вполне можно наткнуться на охотничьи силки или капканы. Вода? Да, без нее тоже не обойдешься. Значит, надо искать арык либо повернуть к реке. Огня бы… Прихватить бы огниво, ну да что теперь говорить. А ночью вполне можно и замерзнуть. Не заморозки, конечно, но и плюс десять – не сахар, а ведь может быть и холоднее. Э, да что там говорить. Иван взглянул на Евдоксю. Та сидела, согнувшись, уткнув в коленки лицо.
– Эй, дева!
Евдокия не шелохнулась.
– Не спи – замерзнешь, – пошутил Иван. – Вернее, спи, но не так. Подвигайся ближе, вместе теплее. Не думай, не буду я приставать с разными глупостями, не до того пока.
Девушка подняла голову – глаза ее были сухими и какими-то словно бы опустошенными, что ли. Словно лопнула вдруг какая-то ниточка, связывающая глаза с чувствами, словно бы пропало, исчезло нечто такое, что и словами-то не обозвать, а можно только лишь видеть, и даже не видеть – чувствовать.
Раничев подмигнул, показал пальцем в небо:
– Видишь, Большая Медведица!
Евдокся не реагировала.
Вокруг уже давно было темно, по черному небу быстро бежали такие же черные облака, ветер шевелил ветки кустов, да беззвучно мерцали звезды. Где-то вдалеке одиноко завыл волк. Интересно, здешние волки уже голодные или не успели еще отощать после благодатного летнего времени? Ну, сегодня уже никак, а завтра надо думать, как бы чего-то съесть. А сегодня, что ж… Спать только. Поздно уже. И темно.
– Иди ж сюда, дева…
Они быстро заснули, тесно прижавшись друг к другу, согреваясь дыханием… и жаром сердец. По крайней мере, Иван хотел бы в это верить.
Утром светило солнце. Яркое, лучистое, желтое, оно выкатилось из-за облаков веселым пушистым шаром, разгоняя мглу и очищая пронзительную синеву неба. Раничев, прищурившись, потянулся:
– С добрым утречком, моя госпожа! Как спалось?
Евдокся ничего не ответила. Даже не улыбнулась. Лишь села, снова уткнувшись лицом в колени, потом, правда, спросила:
– Мы и сегодня куда-то пойдем?
«Нет, останемся здесь и будем дожидаться погони!» – хотел было съязвить Иван, да еле сдержался.
– Посиди пока…
Он прошелся вокруг, надеясь… на что – и сам не знал. На скатерть-самобранку, на мотель, на придорожное кафе у заправки. Есть хотелось – аж сводило скулы. Вчера-то было не так, а вот сегодня, понятно, организм уже успокоился и властно требовал пищи. Где б ее только взять, эту пищу…
Кажется, Салим говорил как-то про пастушеские шалаши. Интересно, закончился уже сезон открытого выгона? Судя по траве – должен бы… А поискать? Вдруг там случайно найдется огниво и остатки зачерствевшей лепешки? А рояля в кустах, случайно, не хотите найти, любезнейший Иван Петрович? Так он там и стоит, вас дожидаючись, черный такой, блестящий, фирмы «Беккер». Ни силков, ни капканов поблизости обнаружено не было, то ли Иван плохо смотрел, то ли здесь просто никто не охотился. И совершенно напрасно – Раничев заметил уже не одну пару вылетевших прямо из-под ног куропаток. Как бы вот только их поймать? И на чем бы потом поджарить? Огня бы… Можно было бы, заострив отломанную ветку, сделать стрелу. Впрочем, зачем она, без лука? Кустов-то тут в достатке, но для лука-то тетива нужна, а ее-то и нету… Хотя как это нету? А вон какие шикарные волосы у Евдокси! Прямо готовая тетива, бери да плети.
Повернувшись, Иван решительно зашагал обратно.
Тетиву он, конечно, сплел не сразу. Сначала пошли, выбрав направление наобум – на юг, Иван все-таки считал, что влияние Кучум-Кума не могло простираться в людных и обжитых местах, а юг должен быть людным, не может не быть ближе к Самарканду, столице, множества городков и селений. Правда, могут объявиться новые курбаши местного разлива, следовало быть осторожнее, чтобы не попасться в их лапы. Местность вокруг почти не менялась – такая же равнина, кусты, может быть, воздух стал чуть влажнее, вероятно, они все-таки заворачивали к реке. Внимательно глядя по сторонам, Раничев одновременно пытался развлечь на ходу свою спутницу, рассказывал разные побасенки, сказки, даже анекдоты, некоторые – весьма скабрезные. Евдокся не реагировала никак. Молча шла, тупо глядя себе под ноги… Именно она первой заметила арык. Позвала свернувшего чуть в сторону Ивана:
– Вода.
Ну наконец-то хоть что-то сказала! Оба, не сговариваясь, встали на колени и долго пили живительную влагу, пусть теплую, чуть мутноватую и явно отдающую солью, но, несмотря на это, такую вкусную, словно вкусней никогда и не пробовали.
– О, боже! – Напившись, Раничев взглянул на свое отражение. С узкой полоски воды на него смотрел жуткоглазый отощавший урод со свалявшейся бородой и спутавшимися чуть ли не в колтун волосами. Скосил глаза: – Давай-ка сделаем привал, Евдокия.
Отошел чуть дальше, разделся и, зайдя в арык, охнув – вода все ж таки была холодноватой, – уселся прямо на дно, да там всего-то и было по колено – и принялся мыться, остервенело тереть песком грудь, спину, плечи… Потом как мог выстирал одежду, разложил чуть повыше, в кустах, сам улегся рядом, подставившись солнцу. Оглянулся – совсем рядом, за кустом, плескалась в арыке Евдокся. Даже не плескалась – а терла все тело песком с такой силой, словно бы хотела смыть с себя какую-то гадость. Вымывшись, уселась у самой воды, снова уткнув лицо в колени. Голые плечи девушки затряслись вдруг в горьком беззвучном плаче.
