Тем временем Раничев, отвлекая возможную погоню, уехал уже так далеко, что даже не представлял, где находится. Знал примерно, что уклонился от пути беглецов далеко к северу, но насколько далеко, не представлял. Солнце уже давно прошло полдень – а погони все не было. Отстали или вообще решили ни за кем не бегать? Да и больно надо-то, что толку в бабах да малых детях? Их полонить – чести немного. Тем более если в остроге осталось чем поживиться, а Иван был более чем уверен – осталось. Зря, что ли, грабили разбойнички купеческие караваны? Было, было богатство в острожке, потому туда и стремился Аксен, видно по всему, знал – где укрыто, от той же Таисьи. Вот уж поганая девка! Чуть ведь не прикончила, тварь. Ну да Бог ей судья, вернее – дьявол. Раничев вовсе не собирался сворачивать и искать в лесах беглецов. До Москвы нужно было добраться, именно там следовало искать людей, знающих, где сейчас Тохтамыш, а вместе с ним и Абу Ахмет – человек со шрамом на левой щеке. А уж из Киева прямая дорожка в Кафу, с первым же торговым караваном. Эх, Евдокся, Евдокся… Была б только жива – добрался бы, отыскал бы…
Иван уже совсем перестал подгонять лошаденку, и та не то чтоб уж совсем плелась, но и шла себе не шибко-то быстро. Тянувшиеся вокруг темные, усыпанные снегом ели постепенно сменились редколесьем – березою, осиною, липой. Все чаще встречались поляны, поперечные санные пути, а с невысоких холмов то и дело просматривались деревни. Иван стал осторожней – не хотелось бы встречаться с монастырскими людьми или с кем-нибудь из дружины Аксена. Да и попадаться на глаза кому-нибудь из власть имущих тоже не входило в планы Раничева. Внешний вид его – растрепанная, давно не стриженная борода и старая монашеская ряса поверх разорванного кафтана – не очень-то внушал доверие. Посмотришь – ну вылитый тать! Одет черт-те как, а глаза так и бегают. А лошадь с санями? Так это он где-то украл, вона, монахи с соседней обители намедни какие-то сани искали. А не схватить ли столь подозрительного человечка да не кинуть ли в поруб? Известить архимандрита – не ваша ли лошадь? Приедут монахи, опознают, тут Ивану и крышка. Законы тут наверняка на основе «Русской правды», а там за кражу коня, кажется, полагался штраф в три гривны, сумма весьма значительная, правда, это только за княжеского коня три гривны, за монастырскую кобылу куда как меньше платить, однако ведь и тех денег у Раничева нет, так что запросто запродадут его в холопы, тут уж никакая милиция не разберется – кто холоп, а кто нет. А места-то становятся людными, эвон и часовенки на перекрестках, и иконки, а там, вдалеке, – не рядок ли с постоялым двором? Да, наверное, рядок, точно не деревуха – больно уж правильная планировка. Рядок, как помнил Иван из курса истории России, это поселение, среднее между городом и деревней. В основном используемое для чисто торговых целей. На главной – часто единственной – площади тянулись параллельно длинные торговые ряды, потому и название – рядок. Обычно имелась и церковь, и несколько гостиных дворов, и корчма с веселым питьем. Ну и избы – усадебки – местных жителей. Окрестные смерды тоже к рядкам тянулись. Продать, что ли, лошадь с санями? Хотя, конечно, на санях-то до Москвы ехать уж куда как лучше, чем пешком. С одной стороны. С другой же – лошадь-то хоть иногда кормить надо – а это тоже деньги. Ну и разбойники, шиши лесные, воры да тати – бывшие, кстати, коллеги. Экспроприируют лошадь в первом же густом лесу, прямо по Ульянову-Ленину – грабь награбленное! И еще как бы самого не убили – воровские нравы просты и незатейливы, как полушка. Не свой – значит по башке ему кистенем, по башке! Но пешком тащиться тоже неохота. Однако дилемма… И решать ее надо быстрее – вон он, рядок-то, близок. В любом случае, конечно, следует, насколько возможно, подправить внешность. Так уж устроено средневековое общество – встречают всегда по одежке. Чем приличней одежда, тем достойнее одетый в нее человек, – азбука.
Разъехавшись со встречными санями, Иван свернул с расширившейся дороги в сторону – меж двумя корявыми соснами как раз было удобное, скрытое от излишне любопытных глаз место. Оглядевшись, Раничев стащил через голову рясу и тут же зарыл ее в снег, после чего скептически осмотрел кафтан – когда-то солидный, из тепло-коричневого приятного на ощупь бархата, он давно потерял весь свой вид, потерся, засалился и теперь смотрелся в лучшем случае как повседневная одежка подгулявшего на ярмарке посадского человека. Несмотря на морозец, Иван сбросил и кафтан – разложил на санях, почистил, как смог, снегом. Посмотрел, плюнул – как говорил Остап Бендер, мечтая о дивном, сером в яблоках, пиджаке: низший сорт, нечистая работа. Однако – третий сорт, не брак – другого-то взять негде! Жаль однорядку – осталась в чьих-то алчных руках, вместе с прежними, зелеными, с посеребренными голенищами сапогами. Теперь-то на ногах полупоршни – кожаные подошвы-подвязки с опутанными ремнями онучами. Хорошо – не лапти! В общем-то, довольно удобно и не жмет, однако солидному деятелю в этакой обувке долго ходить не рекомендуется – можно ведь ненароком и привыкнуть к бедняцкой-то обуви. А зачем, спрашивается? Да, есть поговорка – от сумы да тюрьмы… Однако там ведь не сказано – привыкни, а сказано только – не зарекайся. А уж ежели так вышло, что… тогда уж делай все, чтоб изменить свое положение рано или поздно. И лучше рано, чем поздно, а поздно – лучше, чем никогда. Во, развел философию! Прямо Иммануил Кант! Раничев усмехнулся: ну что делать будем, Иван, свет Петрович? Обувка, честно говоря, хреновенькая, да и кафтан изорвался. Вот разве что рубаха да пояс. Рубаха ничего, светло-голубая, тонкой шерсти, с вышитым по вороту и подолу изящным темно-синим узором. Да-а… Жаль не лето сейчас, впрочем, и летом в одной рубахе на люди не выйдешь – неприлично. И даже в зипуне – не очень. Кафтан, а сверху еще однорядка, ферязь, опашень иль какой-никакой плащик. Пояс… Ярко-красный, шелковый, богатый, сразу видно – фирма. Ну в соотношении с прочей одеждой – скажут, что украл где-то. А пояс красив – широк, раз в пять сложен… раз в пять! А не стать ли вам, Иван Петрович, кем-нибудь типа Кензо, или Джорджио Армани, или кто там еще упоминается в глянцевых гламурных журналах? А пес их знает, кто там упоминается. Никаких гламурных журналов Иван и не читал никогда, окромя, конечно, «Плейбоя» и «За рулем», если последний можно считать гламурным. Да-да, Иван Петрович, не читали, хоть и давала иногда полистать Влада… Ах, Влада, Влада… А вот выходит, надо было бы почитать, тогда бы знал, что с кушаком делать… Впрочем, чего тут знать? Раз широк поясок, так его сейчас живо кинжальчиком. Да на полосы, на полосы… Э, нет, так кривовато выходит; нежней, нежней нужно. Угу… Был один пояс, стало пять ярких – даже, можно сказать, изысканно ярких – полос. Чего вот теперь с ним делать? Ну, одну ленту оставить как и было – на пояс, две другие пропустить в петли кафтана да между пуговиц, и оставшимися двумя перевить поверх ремней онучи. Во! То, что надо. Как говорится – простенько и со вкусом. Тем более засаленных краев кафтана не видно, ежели не очень приглядываться. Локти только, ну так локти, чай, не спереди. Теперь шапка… Ну и дырища же на самом видном месте! Мех словно бы выдран… Пьяным, что ли, где кувыркались, а, Иван Петрович? Что ж, придется веточкой еловой замаскировать. Ничего, ничего получилось. Может, не очень богато, но сразу видно, что не смерд.
Приведя в порядок одежду, Раничев уселся поудобней в санях и взял в руки вожжи:
