– Прошу в дом, – поклонился Иван. – Слуг отпустил до вечера, не хочу, чтоб нам кто-то мешал.
– Ништо. – Боярышня смущенно опустила веки. – Говорят, ты разбогател изрядно?
Иван усмехнулся, распахнув перед гостьей дверь:
– Не то чтобы сильно разбогател, однако у князя теперь в чести!
– Вот славно! – совсем по-детски хлопнула в ладоши Евдокся. – А жарко-то как у тебя, Иване.
– Жарко – не холодно, пар костей не ломит. Шубку-то сними, люба…
Улыбнувшись, девушка сбросила шубу Ивану на руки, оставшись в накинутой поверх длинного алого саяна распашнице белого атласа, украшенной ярко-синими кусочками ткани – вошвами – и множеством блестящих серебряных пуговиц.
– К столу? – Раничев кивнул на закуски с вином. – Или нет, пойдем-ка, покажу тебе опочивальню.
– Пойдем, – почему-то шепотом отозвалась гостья. Поднялась вслед за Иваном в узкую опочивальню с выстланным мягкими шкурками ложем, скинула на лавку распашницу, с улыбкою расстегнула саян почти до самого пояса.
– Помоги, милый, – усевшись на лавку, тихо попросила она.
Раничева не надо было долго упрашивать. Расстегнув, снял с Евдокси саян, обнял за шею, нащупав застежку жемчужного ворота… расстегнул, почувствовав под белым шелком рубашки напрягшуюся грудь… Миг – и прильнул к уже обнаженной деве…
– Я так ждала тебя, – целуя, шептала боярышня. – Так ждала тебя, любый…
На следующий день, с утра, явился портняжка. С иглами, нитками, тканью. Слуга постучал осторожненько, разбудил, гад… Ну да ладно, все равно вставать. А ведь проспал заутреню-то! Ничего, замолим грешок… Раничев весело перекрестился на икону и вошел в горницу.
Поклонившись, слуга пригласил туда же портняжку – ушлого мужичка с седоватой бородкою и аккуратно подстриженными волосами.
– Ого, да тут и в самом деле есть, из чего шить. – Поклонившись, портняжка бросил взгляд на разложенные по лавкам ткани. – Чего надобно-то, боярин?
– Надобно все, – подумав, ответил Раничев. – Кроме исподнего и шубы.
– Ясненько, – кивнул мужичок. – Тогда, кормилец, стань-ка эвон к окну – обмерю… Угу… – Обмерив Ивана, портной подошел к лавке. – Значит, так… Нужен тебе кафтан… даже два – один зимний, с подкладкой, другой легкий, в избе носить да летом. Вот этот вот узорчатый байберек как раз подойдет для летнего, а вот тот кусок сукна – во-он, темно-синий, как раз для зимы. Украшать как будем, каменьями драгоценными, жемчугом, канителью?
– Лучше бы пуговицами…
– Одних пуговиц маловато будет, хозяин. Давай канители немного подпустим – хоть не из золотой, хоть из серебряной проволочки.
– Давай, – махнул рукой Раничев, лихорадочно подсчитывая, хватит ли оставшихся золотых для того, чтобы прилично одеться. Как-то не рассчитывал он на украшения, позабыл. А не надо было, украшения здесь – важная часть одежды и много чего про хозяина сообщить могут, особенно – по части финансовой дееспособности.
– Так, с кафтаном определились, теперя… э, нет. – Портняжка вдруг хлопнул себя по лбу. – Зад-то у кафтана короче переда будем делать?
– Зад? Э-э… А как носят?
– Кто помоложе и у кого средства есть – укороченный, чтоб задники сапог видны были. Сапоги-то у тебя красны, боярин?
– Да, пожалуй…
– Ну вот, – портной кивнул. – Теперя – опашень и ферязь. Оба – из бархата лазоревого, с серебряным узорочьем. Однорядка нужна?
– Пожалуй, – согласился Иван. – От непогоди всякой, да и так… Только украшений поменьше.
– Из немецкого сукна пошьем, с завязками шелковыми, – успокоил портняжка. – Пояс шить ли? Шелковый, желтый, с иззолоченьем?
– Валяй… Хотя есть у меня татаур ременный.
– То из кожи, а этот – шелковый.
– Валяй, валяй… Как пошьешь, скажешь – сколько чего.
– Ну все тогда, господине. К Благовещению Богородицы готово будет.
– К Благовещению… – Раничев зашевелил губами. – Ага, двадцать пятое марта… через неделю. Быстро шьешь, портняга!
– Так ведь сколь пошью, столь и заработаю. Семья-то большая, шевелиться надоть.
– Давай шевелись. – Иван потянулся. – Забыл спросить – кличут-то тебя как?
– А так и кличут – Онфим-портняжка. На Забытьей улице всякий знает. Прощевай, господине… К Благовещению зайду.
С полудня пришли гости – Авраам, Лукьян, Нифонт – ближе людей у Ивана покуда и не было. Дед Ипатыч с Иванкою да Анфиской жили в Москве, друзья-скоморохи – Авдотий Клешня, Селуян да Ефим Гудок – подались заколачивать деньгу в Новгород, Тайгай – в почетном плену у железного хромца Тимура, а Салим-ургенчец… где его носит теперь по земле – известно одному только Богу.
Ничего – зато из этих трех каждому довериться можно.
Первым пришел Авраам, уселся за прихваченную с собой книжицу – «Повесть о Макарии Римском» – про то, как три монаха усердно искали рай. Уселся, поклонившись вежливо, уткнулся носом в книгу. Тут же и Лукьян явился – в новом кафтане красного бархата, с золочеными пуговицами – и сам-то никак не мог привыкнуть к богатой одежке, скинув полушубок да старую однорядку, все осматривал исподтишка кафтанец – не порвал ли.
– Красив, красив, гусь, – обняв парня за плечи, расхохотался Иван. – Хватит на себя смотреть, давай-ко к столу, друже… А кафтан у тебя знатный. Молодец, я ж думал, ты все деньги на девок спустил или на книги, как вон Авраамий, а ты – нет, молодец, о себе подумал. И правильно – по одежке встречают. Чего такой радостный?
– Воевода вызывал, Макарий. – Лукьян шмыгнул носом и, не выдержав, покраснел. – Сказал, скоро десятником стану. А ежели и дале так служить буду, князюшка деревеньку в кормленье пожалует.
– С чего бы это такие милости? – удивленно вскинул брови Иван.
– Так и тебя завтра государь видеть хочет!
– Стоп… Неужто… Неужто – грамотца из Москвы пришла?
– Пришла, а как же! – еле сдерживая довольную улыбку, важно кивнул отрок. – Да не одна, несколько. И от Руфины-боярыни, и от содомита того, дьяка…
– Что еще за содомит? – оторвался от книги Авраам, бывший несколько не в курсе всех московских операций Раничева.
– Да так, – махнул рукою Иван. – Был такой на Москве-граде.
– В Москве содомитов хватает, – важно кивнул молодой дьяк.
Иван с Лукьяном, переглянувшись, заржали.
– Гость к тебе, батюшка, – заглянув в дверь, доложился слуга.
– Ну вот и Нифонт. – Раничев потер руки. – Жаль, на дворе Пост Великий, иначе б я вас получше попотчевал. Инда изопьем мальвазеицы – невелик грех, чай, не первая неделя, да не последняя, замолим. Вы как?
– Я не буду, – мелко перекрестился Авраам. – Грех все же…
– А мы замолим, – храбро улыбнулся Лукьян. – Чай, мясом заедать не будем?
