Как в тот же день и выяснилось, путь к озеру хорошо знал Митрофан-охотник. Бобыль, как и Хевроний, он платил бобыльщину мягкой рухлядью и хорошо знал все звериные тропы. О Плещеевом же озере отзывался крайне нехорошо:
– Плохое место, недоброе.
– Почему? – удивился Раничев.
Митрофан посмотрел на него светлыми, как утренняя роса, глазами:
– Капище там в старые времена было эрьзянское. Посейчас еще стоят по урочищам идолы… Видал я там и жертвы – дичь, петухов, разноцветные лоскутки на деревьях… и даже, – охотник оглянулся по сторонам и понизил голос, – отрезанную человечью голову!
– Да-а, – Раничев покачал головой. – Боюсь, все же идти туда придется… А вот, кстати, – звона колокольного ты в тех местах не слыхал?
– Нет, не слыхал, – Митрофан удивленно покачал головою. – А с чего ему там быть-то, звону? Места глухие, дикие, тропок-дорог, почитай что, и нет совсем.
– А скит, скит монашеский там не видал ли?
– Да нет там никакого скита, – уверенно отозвался охотник. – Сам посуди, боярин, ежели б был святой скит – уж всяко, народишко бы в лесу появился. Огороды б пошли, огнища, борти. Так всегда бывает. Но ведь нет ничего! А ведь монахам в скиту тоже чем-то жить надоть. Не все же постом да молитвою.
Отпустив Митрофана, Иван сильно задумался. Может, и впрямь, нет никакого скита у Плещеева озера, может, напутал Евсейка? Вместо одной дырки три проделал… или просто изорвался плащ у Дементия-инока? Ежели там живой товар держать, так его ж кормить нужно, тут уж сгодились бы и борти, и огнища, и огороды – охота да рыболовство не всегда ведь удачны бывают.
Так, в задумчивости, и просидел Раничев в просторной избе старосты Никодима Рыбы, вернее – в своем закутке. Слышал, мужики сговаривались к осени хоромы для него сладить. К осени… Не нужны они уже будут к осени, сойдет и угрюмовская квартира, пусть небольшая, зато приватизированная, своя. Вот только понравится ли там Евдоксе? Уж для нее-то, привыкшей к просторным боярским хороминам, явно темновато будет. Ладно, переживем как-нибудь… Рядом за стенкою вдруг кто-то зашептал, завозился. Иван усмехнулся – там, на сундуке, как раз спал белобрысый отрок Кузема… И кто-то явно к нему пришел. Голосок тонкий, девичий… похож на Марфенин. Нет, вроде б затихли… Чего они там делают? А целуются – вот чего!
– Ой, щекотно, – вдруг зашептал парень.
– Щекотно ему, – девчонка тихонько засмеялась. – А ну, погладь меня по животику… Та-ак… та-а-ак… Теперь выше… Ах… Ты что там, заснул, что ли? Или грудь у меня не красивая?
– К-красивая… – парень сглотнул слюну.
– Так чего ж ты?
– Да не могу здесь… Вдруг кто проснется?
– Экий ты… Ну, пойдем тогда в клеть.
– Да там же холодно, околеем! Если только в баню… севечер для боярина-господина топили… чай, тепло-то осталось.
– Точно, осталось! – обрадовалась девчонка. – Бежим!
– Тише… Там половица скрипучая…
Раничев с любопытством посмотрел в оконце – луна-то светила ярко, хорошо было видать. Ага, вот они, прелюбодеи, бегут к баньке – ну, точно Марфена с Куземой. Марфена в одной рубахе, Кузема тоже хорош гусь – даже штаны забыл натянуть, так и прыгнул в валенки. А впрочем, зачем они ему там, штаны-то?
Утром Раничев надумал-таки сходить к Плещееву озеру, тем более, Митрофан-охотник в те места собирался, ну, не совсем что б к озеру – там место дурным считалось – а где-то рядом. Иван так и решил – сходить на разведку малыми силами – он да Лукьян с Михряем, старосты Никодима сыном. Если и нет там никакого скита – что ж, обратно возвратиться недолго, потом можно в сторону Пронска податься, посмотреть, как там, а затем – и к ордынским пределам. А больше вроде б и негде скит схоронить, так чтоб не знали.
Вышли засветло – путь-то лесной, неблизкий, недавняя пурга наломала деревьев, занесла стежки-дорожки, ни пешему не пройти, ни конному не проехать. Охотник Митрофан – росточка небольшого, но жилистый, ловкий – уверенно шел впереди на широких, подбитых волчьим мехом, лыжах. Такие же лыжи были привязаны к ногам остальных. Удобные – в снегу не проваливаешься, да и назад не скользишь, шерсть не дает, становится дыбом. Высветлило – вроде б и неплохой денек зачинался, а все ж висели над лесом малые облака-тучки, затеняли лазоревое небо серой матовой пеленою. Как бы не метель!
– Нет, не будет метели, – остановившись, посмотрел на небо Митрофан. – Эвон, солнышко-то, вчистую вставало, без облаков – то не к ветру. Так, может, запасмурнеет чуть да снежком присыплет.
– Вот и славно, – улыбнулся Иван. – Глядишь, и отыщем чего.
Охотник усмехнулся:
– Неугомонный ты человек, боярин.
Раничев, хохотнув, пожал плечами:
– Охота пуще неволи.
В полдень где-то слева от путников, из-за рощицы, послышался отдаленный звон – видно, в Ферапонтовом монастыре звонили к обедне. Как-то там поживает неуемный чернец Гермоген? Не выгнали ли его еще из обители? Впрочем, и выгонят, так то не беда Гермогену – у него, сам рассказывал, и лабазы в Угрюмове имеются, и целых две мельницы. Проживет. У него, кстати, можно будет и зерно перемолоть – чего на жерновах-то? А вообще, конечно, со временем свою мельницу надобно ставить – ручей подходящий есть, запрудить, желоб да верхнебойное колесо сладить – тут же, кроме мельницы, можно и кузню соорудить, верхнебойное-то колесо мощь даст изрядную, не только на мельницу хватит. Раничев обернулся, подмигнул идущему следом за ним Михряю:
– А что, парень, верно ли говорят, будто батюшка-то твой, Никодим вроде бы похвалялся к осени мельницу сладить?
– Похвалялся, – кивнул Михряй. – Да токмо не осилить ему одному… С кем-нибудь надо.
– Я тоже вложусь, – пообещался Иван. – Хорошее дело. Как же без мельницы-то? Раньше-то вы как мололи, жерновами?
– В обители.
– Что-то не видел я там мельницы.
– Так она у них за оврагом, подале.
Неизвестно, каким образом ориентировался в лесу Митрофан, а только шагал он уверенно, не медленно, но и не быстро, и почти что без остановок. На всякую мелочь – глухарей да синиц – не отвлекался, шел себе и шел, хоть и порывались было Лукьян с Михряем подшибить стрелами птиц.
– Не спешите, парни, – смеялся охотник. – Недолго осталось, ужо, будет скоро вам раздолье.
Как он и предсказывал, после полудня небо затянули облака, солнышко скрылось, не полностью, правда, так, светилось тускло-желтеньким колобком, словно лампочка-сороковаттка. Зато ветра не было – тишь, – а снежок пошел все же, но совсем небольшой, словно крупой обсыпал одежку. Места становились все глуше, видно было, что редко здесь ступала хоть чья-то нога, да что тут и делать-то – глушь, одни урочища вокруг да буреломы. Дичь, чай, и в более удобных местах запромыслить можно. Обойдя глубокий овраг, нырнули в самый бурелом, кое-где приходилось пригибаться под мертвыми заснеженными стволами, ползти чуть не на брюхе. Потом вдруг резко посветлело – путники выбрались на вершину пологого холма, поросшего редкими кривыми соснами, осмотрелись. Далеко было видать, да особо смотреть нечего – одни елки кругом, сосны, осины.
