– Захар, – Иван шепнул оброчнику. – Смотри, чтоб сбитень с блинами не кончился.
– Не кончится, – усмехнулся Захар. – А и кончится, так еще привезу, не беспокойся, боярин.
Оставив группу молодежи брать снежную крепость, Иван повез остальных к следующим. Всего ж крепостиц было выстроено три – на всех дорогах, ведущих к вотчине Аксена Собакина. Теперь уж точно – оттуда мышь незаметно не выскочит.
Раничев, самолично правя санями, как сумасшедший носился от одной крепостицы к другой, посматривал на маячивший в отдалении на холме частокол. Ну, что же не едете-то? Иль дотемна ждать хотите? Так на тот случай и мы кострища зачнем жечь, хороводы устроим – пива, сбитня, блинов хватит!
Так закрутился Иван, что даже не сразу узнал тиуна Хеврония. Да и тот хорош гусь – подобрался незаметненько, вынырнул из толпы, тихонько шепнул:
– Все сладилось, господине.
– Ну и славно! – потерев руки, Раничев снова посмотрел на собакинский частокол. Вздрогнул, закусил азартно губу:
– А ведь едут, Хевроний! Едут…
И в самом деле, из распахнувшихся в частоколе ворот выехало несколько санных повозок, числом примерно с десяток, уж никак не меньше – большой, украшенный разноцветными лентами поезд. Подъезжали, махали руками радостно, рядом с возами, на конях, вооруженные копьями воины – охрана:
– Православные, пропустите, в Пронск, на ярмарку опаздываем!
Раничев узнал Аксена, отвернулся, нырнул в толпу, потянул в хоровод парней да девчонок, стараясь, чтоб собакинский поезд поплотнее окружила толпа. Затянули песню:
А мы Масленицу провожали,
Ой, люли-люли, провожали!
Во земельку закопали,
Ой, люли-люли, закопали!
Воины вынуждены были спешиться – а куда деться, не давить же народ? Эдак могли разозлиться да вполне с коня сбросить, затоптать. Похоже, то же понял и Аксен, красивое, бледное, с небольшой бородкой лицо его исказила гримаса. Обернувшись, он что-то зло бросил своим. Возчики отогнали возы в сторонку, воины спешились.
Раничев сноровисто окружил их поющими да пляшущими людьми:
Масленица-обмануха,
До поста довела,
Всю еду взяла,
Дала редьки хвост
На Великий пост!
Мы его поели —
Брюха заболели!
Пей, веселись, православный люд!
Хевроний с Захаром быстро притащили бражки да принялись угощать воинов. Напрасно Аксен пытался сохранить меж своими людьми хоть какое-то подобие порядка – его и не пустили-то. В бессильной злобе молодой боярин вынужден был подчиниться, даже выпил сбитню… И закашлялся, подавившись блином – увидал, как толпа парней живо побежала к возам. Закричал, грозно размахивая руками, – сабельку опасался достать – живо выдернут:
– А ну стойте! Прочь! Прочь пошли, прочь!
Ага, прочь, как же! Не для того раничевские оброчные крестьяне целую ночь снежные городки строили! Вот, теперь-то самая потеха начнется…
С песнями и веселым криком понеслась за парнями толпа девчонок, под это дело, никем не замеченный, выехал из лесочка всадник в черной бархатной однорядке и богато украшенной шапке. На поясе его позвякивал меч. Обернувшись на полдороге, всадник кивнул кому-то в лесу и поднял руку – мол, покуда ждите. Потом подогнал коня, направляясь к повозкам.
Хороши были у Аксена повозки – вместительные, большие, крытые воловьими шкурами. Изнутри вдруг послышались крики:
– Ослобоните нас, православные! Не дайте в чужедальней землице сгинуть!
– Что такое? – остановились хороводные. – Никак, кричал кто-то? А ну, кого везете, парни?
Видя такое дело, возницы, недолго думая, соскочили с облучков и со всех ног бросились к лесу. Раничев дернул полог, обернулся, закричал радостно:
– Православные! Да тут люди в цепях! А ну выходите…
– Не можем, господине. Прикованы…
– За кузнецом, за кузнецом съездить надоть!
– Да я кузнец, с ярмарки возвращаюсь, у меня и инструмент имеется.
Иван усмехнулся – по его приказу оброчный кузнец Кузьма до поры до времени прятался, как рояль – в кустах.
Из повозок, радостно гомоня, выходили освобожденные – девчонки и молодые отроки, совсем еще дети.
– Смотри-ко! – тиун Хевроний вдруг узнал своих. – Эй, Ондрюха, Лавря! А мы думали – вы в болоте утопли. Наших, наших не видали боле?
– Видали… Лукьяна с Михряем да прочих. Да вон они, от дальней повозки бегут.
– Стоять, быдло! – Аксен наконец добрался до своего коня, выхватил саблю. – Все эти люди – мои холопи, в чем имеются грамоты.
– Вот мы сейчас и взглянем – что за грамоты?
Аксен затравленно обернулся и побледнел, узнав человека в черном:
– Хвостин… А я думал – ты с нами… Выходит, ошибся.
– Errare humanum est, – зло усмехнулся Хвостин. – Человеку свойственно ошибаться.
– Врешь, не возьмешь! – округлив глаза, громко воскликнул Аксен и, подняв на дыбы коня, поскакал к лесу… Оттуда, навстречу ему, сверкая чешуйчатыми доспехами с боевым кличем неслись воины рязанского княжича Федора.
– Обложили, гады, – сплюнул Собакин. – Ровно волка – обложили.
Спрыгнув с коня, он рванулся к кустам… Гремя доспехами, воины пронеслись мимо.
– А, постой-ка, Дмитрий Федорович, – усмехнулся Иван, глядя во след боярскому сынку. – Вы тут покамест без меня разбирайтесь – чай, видоков-свидетелей не на одно уголовное дело хватит. А я… есть тут у меня кое-какие счеты…
Прыгнув в сани, Раничев хлестнул коней, нащупывая спрятанную под соломой саблю. Слева от дороги, проваливаясь по колено в снег, бежал Аксен. Врешь, не уйдешь…
Боярский сын оглянулся, узнал Ивана, и в глазах его промелькнул ужас.
– Дьявол! – закричал он. – Дьявол.
– Ну уж нет, Аксене, – Раничев обиженно рванул его за воротник. – Дьявол – это как раз ты! Хочешь повидаться с Армат Кучюном?
– Ты и это знаешь? – осклабился боярин и вдруг заблажил, упав на колени: – Пощади! Дай уйти… У меня много золота, очень много – Армат Кучюн платил щедро… Ну?
Кланяясь, Аксен вдруг попытался ухватить Ивана за ноги… и получив хорошего пинка в лицо, отлетел в сторону, завыл…
Едва не задев Ивана, из лесу просвистела стрела. Громко вскричав, Раничев упал лицом в снег, затаился в ожидании – кто? Кто же? Оставшиеся людишки Аксена? Похоже, что так… Впрочем, чего гадать, во-он, бежит кто-то из лесу.
– Аксен! Аксене!
Голос женский… Таисья!
– Вставай скорее, боярин, у меня в лесу лошадь, как-нибудь доскачем вдвоем.
– Таисья, – поднимаясь на ноги, осклабился Аксен. – А где Никитка, слуга?
