– Говорят, кто-то тут меня звал?
– Евдокся… люба… – враз севшим голосом прошептал Раничев.
Девушка вздрогнула, словно очнулась от колдовского сна:
– Иване! – на щеках боярышни заблестели слезы. – Я знала, что ты придешь за мной. Знала и… ждала.
Вечером они сидели в избе у бабки Пелагеи – родственницы сторожа пионерлагеря Пахома. Пелагея Ивановна стеснялась, как она полагала – высокого районного начальства, ну а кто ж еще мог ходить в таком пальто да пиджаке, да в шляпе? Поставив на стол калитки из ржаной муки с картошкой, убежала к соседке.
Раничев придвинулся на лавке к Евдоксе, обнял:
– Ну, рассказывай, дева.
– А чего рассказывать-то, – девушка махнула рукой. – Работаю вот… Нельзя, говорят, тут без работы…
Оставшись в одиночестве на корабле – в это время Раничев как раз отстреливался за штабелями – Евдокся с Игорем преспокойно добрались до Рыбинска – никто ими не интересовался, документов не спрашивали, да что и говорить – мальчишка в пионерском галстуке да девчонка – экие важные шпионы-вредители! На поезде доехали до Тихвина, ну а там уж добрались, где пешком, где на подводах. Пелагея Ивановна, услыхав привет от родственника, встретила ребят приветливо, пустила пожить – довольна была, вместе-то все веселее. Мучицы было немножко, да тут и август подоспел – грибы, ягоды, орехи – еды хватало, к тому ж Игорь наловчился ловить с местными ребятами рыбу, а Евдоксю вот углядели как-то на лугу девки, разговорились, познакомились да потащили к себе в бригаду на ферму.
– Работа нетяжелая, – улыбнулась боярышня. – Усадьбой управлять куда как тяжельше! А тут… Коровушек подоила, навоз выгребла – и все, никаких тебе больше забот.
– А документы, документы как же? – допытывался Иван. – Тебя что же, без документов на ферму взяли?
– Не понимаю, про что ты, – девушка покачала головой.
Раничев усмехнулся – и в самом-то деле? Забыл, с кем разговаривает?
– Ладно, спрошу у Игорька. Он, кстати, где?
– В интернате живет, в поселке, учится. Пелагея-бабуся сказала – так надо.
В окно неожиданно стукнули:
– Евдокся, приходи вечером в Матренину избу песни петь. Придешь?
– Приду… Да куда ж ты бежишь, Катерина? Зашла б…
– Некогда, Доська, вечерком свидимся… Ты смотри, от Матрены – сразу на дойку.
Иван улыбнулся:
– Смотрю, прижилась…
– Да, неплохо тут, весело, – кивнула боярышня. – С девчонками часто песни поем, в лес по грибы-ягоды ходим… Верней, ходили, пока тепло было. А теперь вот в комсомол какой-то пойдем.
– Куда?! – поразился Раничев.
– В комсомол. – Евдокся пожала плечами. – Девчонки говорят – надо. Отсталой обзывают. Ты насовсем приехал?
– Нет, Евдокся, за тобою!
– За мной? – боярышня обрадованно стрельнула глазами. – В город поедем? В усадьбу? Тут знаешь, такие штуки есть, трактора называются, вот бы нам с тобой прикупить парочку, как бы пригодились! И еще, я знаю теперь, как лучше фермой управлять, чтоб коровы молока больше давали, надо…
– Значит, говоришь, нравится тут…
– Да ничего, жить можно… Если б не черт один, с МТС!
– С МТС? – Раничев навострил уши.
– Противный такой, котоусый, на лысину волос начесан.
– А, Федор Савельич.
– Да, так его и зовут. Пристает, гад, хоть и женатый. Однажды чуть не завалил в молельной, пришлось по рогам двинуть.
– В молельной? – удивился Иван.
Боярышня расхохоталась. Оказывается, она так называла красный уголок на ферме. Вообще, по ее мнению, местные люди верили в странного бога по имени Сталин, Богоматерь называли тоже странно – Партия, – а святых апостолов – Молотов, Каганович, Маленков, Берия…
– Говорят, за поселком истинно православная церковь есть, – мечтательно вздохнула боярышня. – Давай с тобой сходим.
Иван кивнул, почувствовав вдруг на своих плечах нежные Евдоксины руки. Встав, обнял боярышню, поцеловал в губы крепко…
– Подожди, – расстегивая блузку, улыбнулась та. – Дверь-то заложи на засовец.
Так и повалились на высокую бабусину кровать с никелированными шариками, кольцами и горой подушек. Забыли и про дверь… А ведь кто-то наяривал уже, стучался…
Одевшись, Раничев откинул засовец, увидев перед собой коротко стриженного белобрысого мальчишку в красном пионерском галстуке:
– Игорь!
– Иван Петрович!
Обнялись. Прошлепав босыми ногами к печке, Евдокся поставила самовар.
С документами, конечно, были проблемы у обоих. Директор школы – человек, по рассказам Игоря, очень даже неплохой, бывший фронтовик – в сентябре еще сделал запрос в Угрюмов, о чем и уведомил парня – дескать, теперь придут, жди. Что же касаемо Евдокси – у нее-то никаких документов никогда и не было. Парторг колхоза, по личной просьбе председателя, пытался было переговорить на эту тему с девушкой – но, естественно, ничего толкового не добился – родившаяся в четырнадцатом веке боярышня упорно отказывалась его понимать. Игорь же сказал, что документы ее сгорели под немцем – назвал город подальше, Гомель кажется – туда и послали запрос. Теперь вот ждали – не придут бумаги, будет чем заняться компетентным органам.
– Так что, пожалуй, до зимы и есть время у Евдокии, – искоса поглядывая на хлопочущую у печи девушку, тихо сказал Игорь. – Да и то… Шляется тут к ней один гад.
– Из МТС?
– Из МТС… Так вы, Иван Петрович, выходит, знаете?
– Все знаю, все!
– А вот и не все… – Игорек вдруг задумался. – Знаете, сегодня с утра этот, из МТС, в школьную библиотеку заглядывал. Сильно интересовался газетой «Ленинградская правда», узнавал, какой в редакции телефон.
– А, начхать на него, – небрежно отмахнулся Иван. – Все равно уезжаем.
– Уезжаете? – мальчик с тоской захлопал глазами. – Жаль…
– Так, давай с нами! – предложил Раничев. – Прокормимся как-нибудь и втроем.
– Да нет, – вытерев набежавшие слезы, по-взрослому твердо ответил Игорь. – Зачем вам лишняя обуза? А мне здесь неплохо – школа хорошая, друзья, директор… Бабуля Пелагея Ивановна меня любит. Выправлю документы, на шофера выучусь – буду к вам в гости ездить. Вы ведь мне напишете, правда?
Иван отвел глаза в сторону.
В окно снова стукнули – на этот раз за Игорем. Звали на ручей – поставить крючки.
Кивнув, мальчик оглянулся:
– Так я побегу с ребятами?
– Беги, Игорек, беги… Счастья тебе и удачи.
Накинув пальтецо, Игорь убежал, помчался с мальчишками к ручью… Иван посмотрел ему вслед и перевел глаза – что-то серое ползло к избе. Мотоцикл с коляской, в нем двое в военной форме. По нынешним послевоенным временам, это кто угодно может быть – бригадир, председатель, милиционер.
